– Ну, ты хоть расскажешь мне потом, что у тебя за командировка такая? – проворчала тетя.

– Всё-всё расскажу, обещаю. А Димка далеко от вас?

– Да тут он, трубку из рук рвет, даю!

– Димка, Димочка, – заголосила я, оставив приличия, – как ты, рыжик мой?

– Мам, ты что кричишь-то? Всё у нас в норме. Сегодня мы были в Музее метро! А завтра поедем огород окапывать, я буду помогать картошку сажать, укроп там всякий. И потом шашлыки на костре пожарим, – деловито доложил Димон.

– Ну, раз у тебя впереди костер с шашлыками, тогда хорошо, – улыбнулась я, – что тебе еще в жизни нужно?

– Мам, а ты там, в Америке, в Диснейленде была?

– Нет, Димка, без тебя мне там делать нечего!

Грегори повелительным жестом взял у меня из рук трубку и пообещал в нее, что обязательно свозит Димку вместе со своими детьми в Диснейленд.

– У тебя смышленый мальчуган, – сказал он мне. – Не знаю, конечно, как скоро у нас сложатся доверительные отношения, ведь мальчиков я пока не воспитывал. Надеюсь, мы сумеем договориться.

Сердце мое отчего-то тревожно сжалось. Как он намеревается договариваться с моим сыном? И что это должно означать – «договориться»?

…Прогуливаясь по Манхэттену, Грегори как-то раз показал мне частный колледж, в котором учатся его девочки.

– Это очень престижное заведение, – сказал он мне тогда. – Твоего сына сюда вряд ли получится устроить. Слишком дорого придется платить за троих. Но не волнуйся. Я уже все продумал. Мы отдадим его в прекрасный интернат. Там полно русских. Шесть лет назад мои дети в нем начинали свое обучение и жилось им там вполне комфортно.

Почему-то тогда я пропустила его слова мимо ушей. Наверное, потому что пребывала еще в стадии адаптации и не вникала ни во что глубоко…

– А что за тетя у тебя, Алечка? Сестра матери?

– Нет, сестра отца. Двоюродная. Она у меня осталась единственной из всех московских родственников, кому я не безразлична. После смерти бабушки мне стало совсем худо одной с ребенком. Я несколько раз обращалась к тете, когда совсем было не с кем оставить Димку на более-менее длительное время. Она очень ответственный и добрый человек. Вот и теперь она меня взялась выручить. Правда, я сказала ей, что всего на пять дней, не больше…

Грегори резко погрустнел, как случалось всякий раз, когда я заговаривала о своем отъезде.

– Милая моя, мы отложим твое возвращение еще на несколько дней. Надо уладить необходимые формальности. Тетю ты предупредила, а это самое главное.

– А что скажу на работе? – воскликнула я. – Мне необходимо выйти сразу после праздников! Аня не может меня больше прикрывать…

– Алечка, – лукаво улыбнулся Грегори, – сдается мне, что работа эта тебе больше не понадобится.

– Даже если так, не могу я все бросить без предупреждения!

– Не можешь, согласен. Что ж, ты позвонишь своему боссу в понедельник и попросишь неделю за свой счет. Можешь пообещать ему в качестве компенсации какую-нибудь занимательную статью про Америку: например, про американский образ жизни или американский бизнес… ну, спросишь, какая тематика им интереснее всего.

Девочки позвали нас к столу. Они разогрели пиццу, помыли фрукты, налили в кувшин воды, засыпали туда кубики льда. Американцы бесстрашно пьют водопроводную воду, считая ее чистейшей в мире. Даже в самом лучшем ресторане Манхэттена официанты в первую очередь приносят воду со льдом и, не спрашивая разрешения, наливают ее в отдельный бокал. Освобождая, таким образом, некоторых особо экономных клиентов от необходимости заказывать прохладительные напитки.

После легкой трапезы мы вчетвером пошли гулять по частным владениям Гришиных друзей. Погода по-летнему теплая. Луг покрыт густой малахитовой травой. Настроение превосходное. Резвимся с девочками словно подружки-сверстницы. Учу правилам игры в любимые с детства «штандер», «замри-отомри», «колечко, колечко, выйди на крылечко» – дети в восторге. Таким образом я незаметно завоевываю их расположение. Грегори наблюдает за нами со стороны, улыбаясь умилительно. А мне очень не хватает Димки.

Наутро девочки приходят в нашу спальню и садятся на край постели.

– Alex, у тебя есть загородный дом?

– Нет, – вздыхаю искренне, – такого дома нет. Всегда мечтала жить где-нибудь в глубинке.

– Что это – в глубинке? – переспрашивают они.

– Ну, подальше от шумного города, поближе к нетронутой природе, в какой-нибудь глуши.

– Это как здесь? – спрашивает Ника.

– Не совсем. Здесь все уже окультурено, а там – первозданно. Вам это трудно представить, наверное!

– А ты была хоть раз в такой глубинке? – осведомилась Вика.

– Представь себе, сразу после окончания школы бродила с группой музыкантов именно по таким удаленным от цивилизации местам.

– Расскажи! – хором требуют заинтригованные девочки. Они забираются прямо с ногами на постель, поближе ко мне.

Под их напором принимаюсь рассказывать. Я повествую сначала сдержанно, затем всё больше распаляясь. Я расписываю свои приключения в красках. Вижу, как любопытство на славных мордашках сменяет изумление, затем жгучий интерес. Грегори жестами пытается остановить меня, но я отмахиваюсь, ведь дети-то не перебивают, им-то мое повествование кажется занимательным, это очевидно! Грегори шутливо закрывает мне рот своей рукой. Девочки смеются, но я вижу, как жадно внимают моему колоритному повествованию. Сама же, извлекая из тайников памяти глубоко запрятанные воспоминания, я вновь непроизвольно погружаюсь в ту волшебную вязь. Воссоздаю всё виртуозно, с артистизмом, который вспыхивает во мне всегда, когда примечаю направленные на себя глаза заинтересованной публики, моей публики!

– Так, дети, – Грегори обрывает на полуслове моё незавершенное выступление, – всем быстренько умываться и готовить завтрак.

Девочки с явной неохотой сползают с кровати и покидают спальню.

– Что это с тобой, дорогуша? – со сталью в голосе вопрошает Грегори.

– А почему это ты перебиваешь рассказчика на полуслове? – в тон ему недоумеваю я. – Мне показалось, что девочкам было интересно меня слушать.

– Я думал, ты никогда не остановишься. Тебя понесло совсем не в то русло. Ты что, дорогая моя, вообще не чувствуешь, где находятся границы дозволенного?

– А что же недозволенного было в моем рассказе? – столбенею я.

– Видишь ли, Саша, мои дети слишком хорошо воспитаны, чтобы перебивать старших. Ну, а подробности твоей бурной молодости, эти экстравагантности, двусмысленности, столь возбужденно выданные тобой, им и вовсе знать незачем! Они формировались, видишь ли, совсем иначе, в другой среде.

Грегори говорит строго, отчетливо, пристально глядя мне в глаза. Я съеживаюсь под этим взглядом.