Лиан осторожно поставил пустую чашку в траву. Теперь я совершенно точно увидел, что его руки дрожат.

– Не знаю.

3

Злость. Когда он сказал это, меня охватила такая невыразимая, нестерпимая злость, что на кончиках пальцев затлели невидимые искры. Я стиснул деревянную чашку, которую держал в руках, и та с хрустом раскололась. Отвар пролился на траву, на мои штаны и сапоги, мелкие мокрые листья разлетелись веером. Один из них попал на рукав Лиана. Тот молча снял соринку и отбросил в сторону.

– Ты не имеешь права, – сказал я ему, когда перестал валить дым из ушей. – Это... Подло! И безответственно!

– Значит, – тихо ответил Лиан, – я – безответственный подлец. И еще предатель, да? Ну, тем проще. Зачем тебе такой братец? Позорище одно.

Я зажмурился.

Боль.

Как бы он ни закрывался, я чувствовал его боль.

– Дубина пустоголовая! – мне хотелось схватить его за шкирку, как щенка, и тряхнуть со всей дури. Хотелось врезать как следует, выбить из него весь этот бред. – Да что же ты мелешь, Эли?! Как твой язык повернулся говорить это?! Ты же... ты сам стал как Ива! Совсем ум потерял!

– Еще не совсем, – его улыбка сначала была жалобной и виноватой, но потом в ней промелькнуло нечто темное, нечто такое, что должно было навсегда остаться в степи. – Впрочем, если тебе так хочется, можешь ударить меня. Быть может, после этого будет проще уйти, а? Тебе ведь хочется, верно?

Я посмотрел на свои стиснутые кулаки и медленно заставил пальцы разжаться.

Нет, эта темная сила не возьмет над нами верх. Не надо мной уж точно.

– Ли, пожалуйста... не глупи, – я ненавидел свое косноязычие, я изо всех сил пытался найти нужные слова, ухватиться за кончик веревки, которая уже выскальзывала из моих рук. – Ли... Ведь Ива больна! Ты даже не представляешь, на что она способна... Эймурдин сделал ее безжалостной злобной дрянью. Она и тебя утащит на дно! Она уже тащит... Шуна была права – ты не способен противостоять ее гнилой магии! Ты... ты изменился. Все время лжешь, скрываешь что-то, ведешь себя, как мальчишка... Знаешь, что, брат мой, игры в доброту кончились. Время для этого истекло. Ты можешь уходить, это твое право. А мое – пойти следом. Я тебя тут одного не оставлю!

Я говорил, а сам думал лишь об одном...

Когда?

В какой момент я потерял его?

И как теперь это исправить?

Я знал один только способ... Один простой, старый как мир способ, который помогал не всегда, но другого не оставалось.

Прикосновение.

Оно исцеляет даже без магии.

Открывает закрытые двери.

Особенно, если ты прикасаешься к тому, чья судьба так прочно связанна с твоей собственной.

Я знал: сделаю так – и он разозлится, сам захочет ударить меня, взорвется снопом пламенных искр... только будет уже поздно. Я сломаю эту клятую стену и п о й м у. Отыщу ответ. Верну ему его самого.

– Просто оставь меня, – Лиан поднялся и вдруг вытащил из-за пояса свой кинжал. Одно короткое движение – и на землю упала длинная прядь его волос, украшенная костяной бусиной. Той самой, что дал нам степной шаман. Той, что была точной копией моей собственной, вплетенной в хвост на затылке. – Ты ничего мне не должен.

Кинжал скользнул обратно в ножны, а мой наатха повернулся ко мне спиной, чтобы уйти прочь.

Этот шаг был самым длинным в моей жизни. И самым стремительным.

– Подожди! – я ухватил его за ладонь...

...боль ослепила мое сознание...

Забыв, как дышать, я упал на колени в траву, ощутил себя разбитым осколком, пылающим углем, одной сплошной раной.

– Твою мать! Ли!.. – мне хотелось выть, хотелось вывернуться наизнанку, чтобы перестать чувствовать этот жар, пронзивший мою руку и доставший до самого сердца. – Что ты делаешь, брат?! Что же ты т в о р и ш ь?!

Я с трудом оторвал голову от земли. В глазах все плыло, дышать было так тяжело, словно получил кувалдой в грудь.

– Прости... – его голос был тише, чем шелест травы.

Когда я наконец сумел сесть и собрать глаза в кучу, костер уже почти погас, а брат мой ушел, не оставив за собой ни следа.

Только костяная бусина белела в траве среди россыпи светлых волос.

4

Я сгреб бусину занемевшими пальцами левой руки, почти не чувствуя резного узора на ее боках, кое-как дополз до ближайшего валуна и привалился к нему спиной. Боль из правой ушла, но ощущения во всем теле были такие, словно я выхлестал ведро самой дрянной портовой браги: голова кружилась, мысли путались, а сил вовсе не осталось. Я спрятался в тень, уперся гудящим затылком о трещину в камне и уставился в звонкую синюю пустоту неба.

Спешить больше было некуда – всемогущий дархисана провалил и испортил все, что мог.

Чуть поодаль бродили наши лошади, вполне довольные возможностью просто щипать траву, отдыхая от седла и поклажи. Слушая их фырчанье и негромкие шаги, я пытался собраться с мыслями, понять, что же делать дальше... Но мысли рассыпались, раскатывались во все стороны круглой морской галькой.

Ли...

Как он мог поступить так?

Как?!

Я сжал и разжал правый кулак, поднес ладонь к глазам, но не увидел даже малейших следов ожога. Рука была такой же, как всегда. Я уронил ее и позволил тяжелым векам опуститься, скрывая все краски мира – слишком яркого, слишком солнечного. В другой руке медленно пульсировала бусина. Как живая.

Я понимал, что еще немного – и мое сознание уплывет в спасительное забытье.

Пускай.

Некуда больше спешить... Эту битву я проиграл безоговорочно и абсолютно.

Не логикой, но звериным чутьем я знал, что Ива вот-вот возьмет моего брата за руку и уведет его куда-то в самое сердце темноты, прочь от тех, кого он любил, кому был верен, прочь от этого яркого солнца.

Она добилась своего.

Я никогда не относился к людям, что поддаются дурным мыслям и лелеют свои печали, но теперь отчетливо понимал – веревка все же выскользнула из моих рук. Та веревка, которая должна была удержать младшего от падения в пропасть.

Самоуверенный болван, вот кем я ощущал себя.

А перед закрытыми глазами, один за другим, вставали образы, которые прежде казались малозначительными, но теперь входили под кожу острыми шипами. Я как наяву снова видел усмешку брата, синий огонь в его сердито сощуренных глазах, тонкую сеть шрамов на руках, что так плохо владели оружием, но умели исцелять одним прикосновением.

Почему я никогда не пытался вернуть его пальцам прежнюю ловкость? И в голову не приходило... А ведь если убрать шрамы, он смог бы не только кидать камни дальше, чем я, но и ронять все подряд перестал бы...