«Ничего подобного он никогда не писал, — возразил Наполеон, — он понимает, что зашел слишком далеко, и теперь ждет прибытия какого-нибудь корабля из Англии для того, чтобы переложить на плечи министров все бремя и весь позор его ограничений для нас и заявить, что он, видите ли, просил улучшить наше положение, но министры не согласились с его просьбой. Министры всего лишь дали ему указания принять все меры предосторожности, чтобы помешать мне сбежать с острова; все остальное предоставлено ему совершать на его усмотрение. Он обращается с нами так, словно имеет дело с простыми крестьянами или с бедными простодушными созданиями, которых он мог бы одурачивать своими примитивными махинациями».

С мыса Доброй Надежды прибыл корабль «Адамант». Госпожа Малькольм прислала Наполеону в подарок фрукты. Я отправился в город и по возвращении передал ему несколько добытых в городе газет. Помогал ему в переводе некоторых статей из газет. Пересказал ему забавную историю о его сыне, которую я слышал в городе. Это история, судя по всему, очень позабавила его, он много смеялся и пришел в хорошее расположение духа. Заставил меня повторить эту историю; спросил меня о Марии Луизе и попросил стараться просматривать все газеты, которые привозят на остров корабли, для того, чтобы если я не смогу одалживать их, то хотя бы буду в состоянии сообщать ему обо всем, что относится к его супруге и сыну. «Ибо, — добавил он, — одна из причин того, что губернатор не присылает мне регулярно все номера газет, заключается в том, чтобы помешать мне читать какую-нибудь статью, которая, как он думает, доставит мне удовольствие, особенно содержащую хотя бы небольшие сведения о моем сыне и моей жене».

19 января. За мной послал сэр Хадсон Лоу. Я приехал в «Колониальный дом». Сообщил ему ответ Наполеона на его устное послание, которое он поручил мне передать Наполеону 17 января. Я постарался опустить все оскорбительные эпитеты и тем самым смягчил резкую форму ответа Наполеона. Сэр Хадсон заявил, «что он никогда не просил от него замечаний о введённых ограничениях, а просил сообщить ему их жалобы, и он рад узнать, что они не намеревались прекращать переговоры, посылая ему упомянутые замечания».

Однако немного позже его превосходительство начал гневаться и заявил, «что человек, давший указание написать замечания подобным языком и к тому же содержавшие ложь, не мог руководствоваться какими-либо мотивами, ведущими к примирению, и поэтому он (губернатор) не обязан предпринимать позитивные шаги в данной проблеме. Он думает, что предложение этого человека о привлечении к переговорам другого посредника не может иметь иной цели, как попытаться добиться уступок или извинения; если точка зрения генерала Бонапарта именно такова, то он (сэр Хадсон) будет считать, что было бы полезным привлечь посредника для указанной цели и не для какой-либо другой».

Затем губернатор спросил меня, «действительно ли у генерала Бонапарта именно такие намерения?» Я сообщил его превосходительству, что я могу заверить его в том, что у Наполеона нет подобных намерений и никогда не было. После резких утверждений по поводу мотивов Наполеона сэр Хадсон вскочил со стула, ушёл в другую комнату и затем вернулся с томом «Квотерли Ревью», содержащим статью о книге Миота о Египте. Дав мне книгу, губернатор с торжествующим смехом указал мне на следующий абзац, который он попросил меня прочитать вслух. «Он (Бонапарт) достаточно хороню понимает человечество, чтобы уметь поразить слабого, одурачить тщеславного, держать в благоговейном страхе робкого и превращать плохого человека в слепое орудие в его руках. Но превыше всего этого Бонапарт — чрезвычайно жестокий и невежественный человек. Он ничего не знает и ничего не может понять о силе патриотизма, энтузиазме добродетели и о стойкости долга». Все время, когда я читал этот отрывок из статьи, его превосходительство не отказывал себе в удовольствии взрываться смехом. После этого он заставил меня прочитать определение слова «характер» в известной работе Вольтера (как я думаю), о значении которого, как заявил губернатор, генерал Бонапарт, должно быть, находится в полном неведении, ибо в противном случае он бы не любил так часто употреблять это слово.

Затем сэр Хадсон Лоу заявил, что генералу Бонапарту следовало бы принять у себя адмирала. Я высказался в том смысле, что сэр Пультни Малькольм не возьмётся за выполнение подобной миссии до тех пор, пока сначала не переговорит с ним (сэром Хадсоном) и не получит от него санкцию на выполнение этой миссии. Поскольку сейчас жалобы французов находятся в распоряжении его превосходительства, то он может сообщить адмиралу, до какой степени он может согласиться на их требования; и тогда адмирал будет знать, как ему действовать и какие ему давать ответы. Сэр Хадсон вновь вернулся к обсуждению тональности Наполеона в замечаниях по поводу введённых губернатором ограничений, и после довольно продолжительной дискуссии по этому вопросу он поручил мне передать ему своё устное послание, аналогичное тому, которое он передавал мне 17 января, добавив при этом, «что в своё время он (Наполеон) предвидел, что просьба увидеться с Лас-Казом, которую он (губернатор) не мог удовлетворить, вероятно, послужит причиной для прекращения переговоров о предполагаемом примирении».

Затем губернатор заявил мне, что я могу позаимствовать из библиотеки любую книгу, которая мне приглянется, за исключением книг, чрезмерно восхваляющих Бонапарта. Вскоре после этого он вручил мне клеветническую книгу Пилле об Англии, книгу Миота «Экспедиция в Египет», «Секретные амурные похождения Наполеона» и т. п. Я спросил губернатора, могу ли я одолжить книгу Пилле Наполеону. Губернатор ответил «да» и попросил сказать Наполеону, что Пилле столько знает об Англии, как и Лас-Каз. Затем его превосходительство взял с полки книжного шкафа книгу под названием «Знаменитые самозванцы, или Истории многих жалких негодяев низкого рождения из всех стран, которые узурпировали престол императора, короля или принца», вложил книгу в мои руки и с многозначительной ухмылкой сказал: «Неплохо бы взять и это генералу Бонапарту. Возможно, он найдёт в этой книге описание некоторых личностей, которые напомнят ему о самом себе».

21 января. Вечером был у Наполеона. Отдал ему клеветническую книгу Пилле, упомянув при этом, что в ней содержится ряд лживых утверждений, в том числе о практике кровосмешения, которая, как заявляет негодяй, написавший эту книгу, распространена в Англии. Наполеон выглядел удивленным и шокированным, услышав об этом, и заявил, что зло, творимое дурным человеком, часто наказывает его самого. Когда я упомянул о том, что Пилле утверждал, что французские морские офицеры более искусны, чем английские, и лучше них маневрируют в море, Наполеон в связи с этим презрительно усмехнулся и заметил, что «вот уж действительно они доказали это результатом своих морских операций».

Затем я сообщил ему, что у меня есть книга под названием «Амурные секреты Наполеона Бонапарта», но что она переполнена глупостями. Наполеон рассмеялся и попросил меня принести её ему. «По крайней мере она меня развеселит», — заявил он. В соответствии с его просьбой я принёс ему эту книгу.

В этот момент кто-то вошёл в комнату, и, обращаясь к вошедшему, Наполеон воскликнул: «О, прекрасно, вот вам мои амурные секреты». Затем он быстро перелистал страницы книги, прочитал некоторые отрывки из неё, смеясь от всего сердца, и, наконец, заявил, что это чудовищно глупая книжка: её авторы даже не представили его в качестве безнравственного человека. Внимательно прочитав ту часть книги, которая прошла мимо моего внимания, он захлопнул её и, вернув мне, сказал, что во всех описанных историях нет ни единого слова правды — даже имена большинства упомянутых в книге женщин ему неизвестны.