Р. У. Хеннс

2-й лейтенант службы артиллерийско-технического и вещевого снабжения».

Поездка во Франкфурт была рутинной. Поезд в Мюнхен опаздывал на два часа. Я не успел бы сделать пересадку, если бы поезд, в свою очередь, не опоздал на три часа. Но мне все равно пришлось лезть в окно во время посадки.

Во Франкфурте я без труда получил билет до Эссена. Через несколько часов я был в Гиссене, где обнаружил, что мой подорожный документ действителен ежедневно, кроме воскресенья. Естественно, было воскресенье. Я поспешно сел на поезд в Кассель, который отправился через несколько минут. Ближайший поезд из Касселя в Ганновер был поздно вечером, однако для того, чтобы в него сесть, требовался специальный пропуск. За последние годы я узнал много способов передвижения по железной дороге. На фронте, особенно во время командировок, в которые меня посылал Кеслер, я многому научился.

Первое железное правило: никогда не покидать платформу, если возвращение сомнительно. Второе правило: не попадаться на глаза. В Касселе поступать так мне было просто. Несколько пассажирских вагонов стояли у дальней платформы. Я просто вошел в поезд, растянулся на сиденье и расслабился. Поезд, на который требуется специальный пропуск, подойдет только через несколько часов. Дальше нужно будет сесть в поезд, несмотря на огромные толпы пассажиров и необходимость предъявить специальный пропуск. Я решил ждать поезд на соседней платформе, а затем тайком в него пробраться. Несколько часов спустя я ехал в Ганновер. В Ганновере я через час сел на другой поезд, составленный из товарных вагонов, переделанных под пассажирские только на словах.

Воссоединение с родителями и сестрами было и радостным, и печальным. Наш дом был разрушен, и родители жили с другой семьей в их непострадавшем доме на окраине Эссена. Я провел с ними несколько дней; мы вместе навещали родственников, я встретился со своим старым школьным учителем. В городе повсюду валялись обломки и мусор, куда ни шагни. Наконец, в ясный солнечный день в середине ноября я попрощался с родителями и сестрами. Я в последний раз виделся с отцом, который умер менее чем через год после моего отъезда в США.

Поездка в Ландсхут стала приключением. На самом деле мне пришлось потерять в дороге почти сутки, несмотря на все мои трюки. В конце концов я опоздал на один день на регистрацию второй группы из 21 человека, отправляющейся в США. Однако я не слишком унывал, ибо провел несколько тихих недель с Ирмель, и мы вместе встретили Рождество.

Ганс Линденберг, уехав со второй группой 27 ноября 1945 года, возложил на меня свои обязанности, различные по своей природе и в основном ничтожные, а иногда неприятные: помочь в распределении небольшого объема доступной мебели, узнать адреса и местонахождение бывших сотрудников Пенемюнде, принять заявления посетителей, надеющихся работать в США, выслушать жалобы жен уехавших сотрудников на администратора и жалобы администратора на жен уехавших сотрудников, участвовать в женских собраниях или заседаниях женского совета, где было множество вопросов, просьб, жалоб, заявлений на увольнение, высказываний недоверий, наложений вето, истерик.

Вскоре после Нового года назначили дату вылета следующей группы Отправка-3 – 11 января. К десяти или двенадцати мужчинам, ожидающим в лагере, присоединилась дюжина сотрудников, прибывших из родных городов. Среди них были доктор Липпиш и мой хороший друг из группы управления полетами на ИС-7 доктор Эрнст Штулингер. Оставшиеся дни пролетели быстро, без волнений, ибо все заранее подготовили. Во второй половине дня в пятницу 11 января 1946 года наша группа села в отдельный вагон поезда на Мюнхен. Оказавшись в вагоне, я высунулся из окна. Ирмель подняла голову и сжала мою руку. Мы обменялись несколькими сентиментальными фразами, которые, как мне кажется, всегда приходят на ум при прощании на железнодорожных станциях. Внезапно я вспомнил свой отъезд из Берлина на русский фронт. Однако на этот раз я оставлял жену, и у нас было больше шансов снова увидеться. Поезд медленно тронулся. Высовываясь из окон, мы махали руками нашим родным и близким. Я еще долго видел Ирмель, пока ее силуэт не затерялся в толпе. Потом я наблюдал за взмахами белых платков в руках женщин, но вскоре и они исчезли вдали.

Когда мы вернулись на свои места, кто-то сказал:

– Ну, вот мы и едем в Америку.

Долгое время царила тишина; каждый думал о своем, рассеянно глядя в окно.

Можно сказать, что в Америку мы прибыли уже через два часа. Когда наш поезд из Ландсхута, пыхтя, прибыл на конечную станцию на главном вокзале Мюнхена, наш багаж погрузили в американский армейский грузовик, который быстро довез нас до отеля «Америка» – перевалочного центра американских солдат, выезжающих и въезжающих в США со всех уголков Европы. Прежде в этом здании располагалась некая администрация или школа. На верхних этажах были общежития. В подвале находилось кафе, где в нашем распоряжении была простая и вкусная, но совершенно непривычная для нас по составу еда. В кафе было много американских солдат всех родов войск, ведущих оживленный разговор. Стало очевидным мое недостаточное знание английского языка. Из громкоговорителя внутри и снаружи здания без перерыва вырывалась громкая музыка, стиль которой был нам незнаком так же, как состав еды; музыка нам не особенно понравилась.

Наш руководитель и сопровождающий – лейтенант Энно Хоббинг – безупречно говорил по-немецки и отлично знал немецкий сленг. На следующий день он поднял нас рано утром. После обильного завтрака мы сели на экспресс до Парижа; нам предстояло добраться до Гавра на побережье Атлантического океана. На Восточном вокзале в Париже лейтенант Хоббинг попытался организовать наш переезд на вокзал Сен-Лазар, дабы мы сели на поезд, идущий дальше на запад. К счастью, ему это не удалось. Разъезжая на автобусах между железнодорожными станциями и американскими центрами резервирования, мы получили возможность немного посмотреть на прекрасный и нисколько не пострадавший город, в котором я никогда не был.

Через неделю в Гавре, в старой, сохранившейся со времен Первой мировой войны крепости, превращенной в американский транзитный центр, – мы взяли наш багаж и сели на корабль «Свобода» в Сентрал-Фоллс. 21 января 1946 года мы отплыли в Нью-Йорк. Когда европейское побережье исчезло вдали и сопровождающие наш корабль чайки одна за другой вернулись на материк, меня стали одолевать мысли и вопросы, ответы на которые я мог получить только по прибытии в страну, с которой теперь было связано мое будущее.

Рано утром 3 февраля 1946 года мы увидели огни Нью-Йорка. Я поднялся очень рано, чтобы ничего не пропустить. На палубе было несколько человек, в том числе американские солдаты. Они указали нам на достопримечательности, о которых я так много слышал, но никогда не видел: огни Шор-Парквей, статую Свободы, Стейтен-Айленд и, когда корабль проходил в самой узкой части пролива, целую панораму сверкающих огней. Внезапно на воде вокруг корабля началось движение – в заливе курсировали ярко освещенные паромы в несколько этажей. Пока наш корабль медленно входил в залив Аппер-Бей, начало светать, и мы увидели вдали очертания самой южной части Манхэттена. Именно в тот момент кто-то похлопал меня по плечу.