– Сложно показывать то, чего нет, – ухмыльнулся он.

Лиза коснулась его руки.

– Зачем ты так? Сам же не веришь в то, что сказал. Многие видят во мне бездушную суку, но только не ты. Ты умеешь отличать показное от настоящего, именно поэтому мы с тобой так близки. В глубине души ты понимаешь, что я не желаю Глебу зла. Ведь понимаешь?

Макс молчал, продолжая крутить нож в руках.

Собеседница громко вздохнула:

– Признаю, я была резка в своих высказываниях. Но лишь оттого, что я злюсь на всю эту ситуацию. Злюсь, что не могу ее изменить. Поверь, я не хочу терять друга не меньше тебя. Мы с Глебом никогда не ладили, но я всегда относилась к нему, как к брату. Разве я не доказала свою преданность? – Она стиснула пальцами его предплечье. – Разве не доказывала? Оставь в покое хренов нож и посмотри на меня!

Он поднял голову и встретился с Лизой глазами. Похоже, это немного успокоило ее. Она продолжила более ровным тоном:

– Людям свойственно принимать решения. Иногда эти решения кому-то не нравятся. Я никогда не отличалась смирением, ты в курсе. И если бы видела малейшую возможность переубедить Глеба, то билась бы до последнего. Но он твердо вознамерился отчалить в лучший мир. И единственный гребаный способ удержать его – лишить памяти.

– Я знаю, – тихо ответил Макс.

Лиза не ожидала столь быстрого согласия.

– Знаешь?

– Да. Я с ним говорил сегодня.

– И что он тебе сообщил?

– Разное.

– Не хочешь рассказать?

– Не особенно.

Лиза сузила глаза, явно собираясь бросить колкость, но прикусила язык. Поправила челку и потерла плечи.

– Прохладно тут у тебя.

– Сейчас подкручу мощность обогревателя, – Макс встал, но подруга вцепилась в рукав рубашки, заставив его сесть.

– Нет. Согрей меня другим способом.

– Не понял.

Лиза взяла его руку и положила себе на грудь:

– Так понятнее?

Макс вздрогнул, едва удержав язвительный комментарий. Сколько лет он соблазнял эту сучку и постоянно получал от ворот поворот. Он всегда шел у нее на поводу, поддерживал ее капризы, принимал на веру любые ее слова. Он лез к ней с душой нараспашку и встречал деликатный, но уверенный отпор. И вот теперь, когда впервые за долгое время повел себя независимо, подруга сама кинулась в его объятия.

– Что, давно тебя не трахали?

Лиза проглотила обидную фразу и тихо произнесла:

– Хочешь быть грубым? Хорошо.

Она не моргая смотрела на него своими большими черными глазами. В них горели вызов и агрессия, плохо гармонировавшие со смиренной речью. Она была сплошной нерв, заточенный в слабое, хрупкое тело. Макс мог бы ее сломать одним легким движением. Никогда прежде Лиза не выглядела столь доступной и столь притягательной. Он почувствовал, как внутри закипают желание и гнев, и прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы не утратить над собой контроль. Одно неверное слово, один неосторожный жест – и все полетит в тартарары.

– Да возьми же меня! – нервно выпалила Лиза.

Оглушительный грохот взорвался в ушах. Это рухнула стена, которую возвел Макс, чтобы удерживать свою ярость. Ринулся вперед, навалился на жертву, прижав ее к спинке дивана. Впился в губы поцелуем, уносящим весь воздух из легких. Раздавить, подчинить, использовать. Макс задрал Лизину юбку, одним махом стянул трусики. Он вторгся в нее грубо и бесцеремонно, – так, как всегда мечтал.

* * *

Снег падал безостановочно вторые сутки. Беспросветная белая пелена заволокла весь город. Пешеходы передвигались почти наугад, водители стояли в многочасовых пробках. Люди, со всей их современной снегоуборочной техникой и налаженной системой коммунальных служб, оказались бессильны против стихии. С каждым часом привычный шум мегаполиса становился все тише, растворяясь в рыхлой вате, укутавшей улицы… Город медленно умирал, погружаясь в безмолвное оцепенение.

«Символично», – подумал Глеб и отошел от окна. Сел на кровать, взял в руки новый паспорт, еще раз пролистал его. Все идеально. Даже возраст один и тот же. Что ж, возможно, Смирнову Кириллу Андреевичу удастся прожить более удачную жизнь…

Глеб сунул паспорт в большой бумажный конверт. Следом отправилась банковская карта, оформленная на новое имя. Тридцати тысяч долларов на счете на первое время хватит. И самое главное – DVD-диск с инструкцией о том, как действовать дальше. Он записал на видео обращение к самому себе и очень надеялся, что у человека, лишенного памяти, хватит разума последовать этим советам.

Макс согласился выполнить его просьбу. Предполагалось, что после процедуры пациента отвезут на заранее подготовленную квартиру, где Джек сможет следить за его состоянием. Глеба такая перспектива не устраивала.

– Я не хочу быть хомячком в стеклянной банке, – объяснял он Максиму, когда тот приехал, чтобы откровенно поговорить. – Я не собираюсь пропадать из виду. Всего лишь хочу какое-то время побыть наедине с собой, чтобы меня не разглядывали под лупой. Понимаешь? Я сниму другую квартиру, о которой будешь знать только ты. Забросишь меня туда и оставишь одного. Дашь мне пару недель свободы, а потом можешь сообщать Джеку. Пусть начинает свой патронаж.

Глеб не сомневался, – Макс поступит в соответствии с данным обещанием. О том, что в другой квартире новоявленного господина Смирнова будет поджидать ценный конверт, товарищу знать не обязательно.

Прежде чем положить в конверт диск с записью, Глеб мысленно воспроизвел в памяти собственную речь:

«Привет. Это я. То есть ты. Ни черта не помнишь? Значит, все получилось так, как я, то есть ты, задумывал. Слушай внимательно. У тебя амнезия. Ты вызвал ее добровольно. Не надо обращаться к врачам – это бессмысленно. Догадываюсь, какие мысли крутятся в твоей голове, я тебя знаю лучше, чем кто-либо другой. Но поверь мне на слово: это наилучший выход. Не пытайся выяснить прошлое. В нем было мало хорошего. Очень мало. И раз уж ты решился стереть память, значит, на то имелись веские основания. Тебе сейчас хреново, я знаю. Одиночество, растерянность и все такое. Открою секрет: в прежней жизни было гораздо хуже. Ни друзей, ни родных у тебя нет. Сожалеть не о ком. Тебе нужно начать все заново. Это трудно, но по-другому невозможно.

Сейчас ты должен покинуть эту квартиру. Поймай такси, поезжай на вокзал, купи билет куда угодно – денег на карточке достаточно. Прошу тебя, сделай, как я говорю. Как ты сам себе говоришь. Вставай и проваливай отсюда как можно скорее. Не подведи меня. Я на тебя сильно рассчитываю».

Глеб окинул гостиничный номер рассеянным взглядом. Завтра утром он отсюда выписывается, а вечером отдает себя в руки доктора Джекила, ха-ха. Должно быть, тот чертовски расстроится, когда после успешного эксперимента опытный образец потеряется. Глеб не злорадствовал, фантазируя о специфической мести: он почти не испытывал эмоций, утратив способность чувствовать. Единственным внятным ощущением, присутствовавшим на протяжении последних месяцев, была тихая, выматывающая ненависть. К друзьям – за то, что испортили его жизнь. К себе – за то, что не смог дать отпор и смалодушничал. К Гале – за то, что она не попыталась его простить. К Юрке – за то, что ушел, бросив брата одного…