– Мы пойдем на могилу матери. Она хочет, чтобы мы пришли вдвоем.

– Как это – хочет?.. Кто тебе сказал? – вскочила я и заметалась по кухне. – Ты там уже был, да?

– Был. Она хочет, чтобы мы пришли вдвоем. Я обещал.

– Что значит – обещал? С какой стати ты такое обещаешь?!

– Сядь, – приказал Макар.

Я поправила три салфетки на столе, потрогала чайник, заглянула в холодильник, закрутила посильней кран и только потом села.

– Я обещал матери, что приду к ней на могилу со своей любимой девушкой.

Ничего не изменилось в комнате. Только воздух сгустился, и стало невозможно дышать.

– Тили это не понравится, – прошептала я.

– Ты ее не знаешь, – ответил он тоже шепотом. – Я уезжаю в полную неизвестность: куда направят после учебы – неясно. Когда еще сюда доберусь и будешь ли ты здесь?!

– Я замужем…

– Ничего… страшного… Я к мысли, что ты замужем, привык с шестнадцати лет. Просто постоим, помолчим.

Сейчас мне трудно в это поверить, но в тот вечер, накормив детей пирожками и дождавшись, когда они заснут на кровати, прижавшись с разных боков к Отелло (оказывается, этот престарелый бездельник спит только на кроватях и диванах, а на предложенный мною коврик в углу комнаты пописал!), мы с Макаром вышли в темноту и осмотрелись.

– Ты сядешь на Курочку, а я поведу ее. Заодно отведем старушку на постой.

Он вывел из сарая Курочку. Я погладила ее по морде и обнаружила в зрачках по луне.

– Курочка… Кому ты ее оставляешь? Она слишком старая, чтобы возить на себе дрова или сено!

– За ней ухаживают дети. Помнишь Кольцовых с хутора?

– Нет…

– У них родители погибли два года назад. Два подростка остались с лежачим стариком. Они в Курочке души не чают. Но дрова возят и картошку возят. Главное, старший обещал пристрелить Курочку, когда она упадет и не встанет. Я ему верю. Он не даст ей долго умирать. Он добрый. Подсадить тебя?

– Нет!

– Да…

Он подошел близко-близко, я обмерла в предчувствии его рук на моем теле, а Макар наклонился, взял мою правую ступню в кроссовке и поднял на ладони вверх, и я ударилась головой в звезды, балансируя несколько секунд на его руке в жуткой пустоте одиночества.

– Почему лошадь назвали Курочкой? – Сглотнув напряжение в горле, я устроилась в седле и взяла поводья.

– Потому что я, пятилетний, назвал поросенка Котиком, а Кубрик подобрал лосенка-сосунка и назвал его Тигром. Потом Тили выкупила у бойни больную кобылку, вылечила ее и назвала Курочкой. А котенка – Свином. Агелена назвала петушка Лисом, а когда появилась ты…

– А я назвала овечку Пчелкой. А лошади видят в темноте?

– Я вижу в темноте, этого вполне достаточно, – сказал Микарий и прибавил шагу.

Курочка шумно выдыхала и с каждым шагом кивала в такт головой, луна то и дело заплывала за небольшие облака, тогда голова Макара впереди не светилась антрацитом, отражая ее холодное свечение.

– Можно я слезу и пойду с тобой рядом? – спросила я у пруда, где впервые встретила Агелену.

– Нельзя.

– Я буду с другой стороны лошади!

– Нельзя. Держись от меня подальше.

– Я не могу ехать на лошади, у меня антилошадность!

– Чего?

– Это такая нервная болезнь, спроси у Оси. Давай меняться. Ты сядешь верхом, а я поведу!

– Ты не знаешь дороги, – заявил Макар и больше не отвечал ни на какие мои призывы и просьбы до самого хутора.

Из старой накренившейся избы выбежали два высоких худых мальчика, и старший, принимая Курочку, посмотрел на меня укоризненно.

– Пойдешь в избу попрощаться с дедом? – спросил он у Макара. – Может, помрет зимой.

Мы пошли в дом.

Старик лежал на лежанке у печки, пил чай и хитро улыбался, и у меня сразу пропало ощущение неудобства, потому что я почувствовала – так улыбающийся человек этой зимой не помрет.

– На кладбище собрались? – ошарашил он нас с порога. – Опоздаете…

– В каком смысле? – Макар подвинул тяжелый старый табурет и сел рядом со стариком, привычно задвинув ногой под лежанку то ли плевательницу, то ли горшок – я не разглядела.

– Смыслов в этом нету никаких, – кивнул старик, – а ведь гляди-ка, как народ припекло! Куриловы пошли – отец с сыном, Ипатов пошел, который старший из двойняшек – младший в город уехал позавчера, изведется ведь, что прозевал! Агафоня пошла!

– Агафоня?.. – сморщил лоб Макар, вспоминая. – Так ей же… ей же лет сто!

– А я что говорю? А туда же! Приходила за лопатой. Чего, говорю, свою лопату не берешь, чумарка ты старая? Говорит, с лета обе сломаны, когда нанимала пришлых яму под нужник копать. Да… А я ведь знал, что так и будет!

– Как? – не удержалась я и выступила.

Старик оглядел меня пристально, повел глазами на Макара, потом на меня и крякнул.

– Это которая же?

– Старшая.

– Я и гляжу, что старшая. Младшая твоя племянница как огнем сполохнутая. И сейчас такая же рыжая?

– Что вы знали? – не выдержала я спокойной их беседы.

– Что не будет этому немчуре и на том свете покоя. Как только Рута Даниловна его вот так легонько ручкой от жизни отмахнула, я сразу подумал – эко у нее глаза посветлели! От такой ее сердитости ему и мертвому не лежать спокойно. Так и есть. Говорят, ночью приезжали из города люди, разрыли могилу немчуркину, – то ли спросил, то ли сообщил он, не демонстрируя сильного интереса.

Макар промолчал.

– А наши-то, хуторские, похватали лопаты и бежать сегодня на кладбище. Кто захотел могилку подправить, кто так, прогуляться на ночь глядя, – многозначительно шевельнул старик бровями. – Не поверишь – Агафоня, и та пошла! Ну да я уже говорил… Сказали, прошлой ночью нашего Дмитрича туда водили, просили показать немчуркину могилу. За деньги! Да-а-а… И он пустил слух, что не нашли в ней, чего искали. Мол, обещали вернуться. Не знаю, что наши хуторские будут там рыть, только ты ружьишко-то прихвати. – Старик повернул породистую, заросшую густыми седыми волосами голову и крикнул: – Артема! Принеси Макару ружье.

– Ты там с ружьем поосторожней, дядя Макар, – сказал басом старший Артем, протягивая ружье.

– Кому наказываешь? – рассердился старик. – Забыл, кто тебя стрелять учил?

– Да я ведь к тому, что Курилов сын брал у нас по весне взаймы мешок картошки на посадку, – объяснил мальчик. – Ну как с ним что случится? С кого тогда спрос?

– Ты вот что, Артема. Печь у тебя к зиме совсем скособочится, – встал Макар, прощаясь. – Топить будет трудно. Вы тогда уж поживите со стариком в доме Руты Даниловны, сделайте нам такое одолжение, присмотрите за хозяйством. – Он сумрачно глянул на меня. Я сначала застыла от его близких зрачков, потом дернулась и кивнула.