– Конечно, если вам не трудно, поживите, пожалуйста, я буду только рада, там места полно.

– Мы много места не занимаем, – серьезно заметил Артем, – а вот как коз в такую даль переселять? Да и сено придется перевозить. Дрова опять же…

– Дров там не требуется – котел газовый. А для перевозки сена ты Курочку приспособь, – посоветовал Макар, уже пригнув голову в дверях. – Я тебе ключи повешу тут в коридоре на гвоздике. Ты подумай.

– Ты того… дядя Макар. Ты ключи не оставляй. Есть у меня ключи. Прошлым летом забрал в пустом доме вашего сторожа. Ты чего не подумай, я забрал, чтоб другие не взяли. Там уже и рамы повытаскивали, из подпола даже банки пустые унесли, что ж там ключам висеть на заглядку.

– Каков поганец? – с гордостью кивнул старик.

Выскочив за Макаром на улицу, я схватила его за руку:

– Зачем ты взял ружье?

– Старик сказал, – коротко ответил Макар.

– Эти люди… с лопатами на кладбище – они что, собрались копать на наших могилах? Что вообще происходит?!

– Я тебе скажу, что происходит! – Он выдернул руку и пошел вперед, не оглядываясь. – Твои новые родственники приехали на кладбище и разрыли могилы. И еще позвали местного жителя, чтобы тот поучаствовал. А народ тут простой. По их разумению, как намекнул старик, только могилы Воськиных могут представлять какой-то исследовательский интерес. А не найдут сокровищ, так хоть убедятся, что не зря Руту считали ведьмой! Что-то да найдут! – Его голос стал сердито срываться, я еле успевала за ним. – Набегай, повеселись! Городским можно, а нам – нельзя?

– Это же… Это же противозаконно, за это статья полагается!

– Неужели? – Резко остановившись, он вдруг возник передо мной в темноте совсем близко.

– Я хотела сказать, что с моими новыми родственниками и их моральными устоями все понятно, но как подобное свое поведение объяснят местные жители?

– А никак. Под шумок раскопают, а потом все свалят на богачей в джипах!

– Макарушка, прошу тебя, не надо нам сейчас туда идти! – взмолилась я, вдруг представив, как он стреляет по могилокопателям у креста Руты.

– У меня нет возможности идти туда с тобой в другой раз. Не пойдешь сама – силой потащу!

И ведь потащил! Тащил за руку, упирающуюся. Сказал, что волоком потащит на куртке своей, если перестану ногами двигать. Я уже подтянула его руку к лицу и примерилась укусить – как раз в выступающую косточку большого пальца, но передумала: призрак бешеной Авоськи вдруг возник далеким огненным сполохом и обсыпал искрами горизонт.

У самой часовни на кладбище я разглядела – это хуторские жгли костер и подсыпали в него для азарта и веселья пороху, чтобы искрилось. Лопаты стояли рядом, воткнутые в землю. Мы молча прошли мимо, крепко ухватившись за руки, и спокойным шагом направились к ограде Воськиных.

– А ружьишко-то Кольцовых, – заметил сиплый голос нам в спину. – Зря прибежали. К вашему месту не подойти, и к крестам не подойти.

Макар резко остановился – я чуть не упала. Он стоял и ждал, не говоря ни слова, сильно сжимая мои пальцы в ладони, предупреждая тем самым и меня не раскрывать рта.

– И даже к оградке не подойти! – крикнул наконец визгливый женский голос. – Во-от такие пауки, ей-богу, не вру! С ладонь, скажи, Колька!

– Черно-красные, мохнатые и с ладонь размером! – раздался густой голос. – Я таких сроду не видал. И на каменных крестах сидят! Спаси, господи, и помилуй! Нечистая сила, она знает, где ей роиться!

Я дернула Макара за руку, уводя от костра, и, не полагаясь на ослепшие после огня глаза, наугад подвела к калитке в ограде. И калитка отозвалась на мое прикосновение протяжным саксофоном, и мы спокойно подошли к кресту на могиле Руты, и ни разу не посмотрели под ноги, а на светлом мраморе креста ползали тени от набегавших на луну облачков, и сгрудившимся метрах в трех от ограды хуторским через час сильно надоело созерцать наши застывшие неподвижно фигуры и сцепившиеся руки – они почертыхались шепотом, да и ушли.

На следующее утро я смотрела, как Макар уходит в тумане, исчезая снизу – сначала ноги исчезли, и он плыл телом в белых клочьях, потом осталась одна голова, голова темнела у самого леса еще долго, пока он не вошел под деревья. И ведь ни разу не оглянулся!

До обеда мы с детьми шарили в старых сундуках, читали расходную книгу, которую вела Лазиодора, рассматривали открытки двадцатых годов с ангелами и голубками, примеряли шляпы… Наш безмятежный покой нарушил громкий клаксон джипа. Я удивилась, когда увидела, что Прикус приехал один.

– Приказано на ваше усмотрение – ехать в город или здесь вас охранять, сколько захотите оставаться.

– В город! – решили дети.

– А что, мой муж слишком занят, чтобы забрать нас? – сердито поинтересовалась я, загружая сумки в машину.

– Гамлет, как бы сказать… Лечится он понемногу, ему уже лучше.

– И от чего же он лечится? От сексуального бешенства?

– Точно не скажу, – серьезно заявил Прикус, – но прививку от столбняка ему сделали, когда щеку зашивали.

– Щеку? Зашивали?.. – оторопела я.

– Да не беспокойся, шов маленький, незаметно будет. Пластырей, правда, на лице целых пять, еще на ноге укус – из-за укуса ему укол и делали, – успокоил Прикус и вдруг, кивнув на Нару, бегающую по траве за Отелло, сказал восхищенно: – Очень мне ваша порода нравится.

– Что нравится? – не поверила я ушам.

– Порода. По женской линии, – уточнил Прикус.

– И давно тебе наша женская порода нравится? – завелась я.

– С прошлой ночи, – честно сознался он. – Агелена, сестра твоя – просто огонь! Ты тоже ничего – с характером и красивая.

– Понятно. А на кого ты сейчас уставился? Ей всего семь лет!

– Да и что, – отвел он глаза, но совсем не смутился. – Я подожду три года.

– Что значит – три года? – опешила я.

– Ей будет десять, так? Я сразу попрошу, чтобы, значит… чтобы замуж за меня. Я знаю, вы, бабы Воськины, свое слово держите, а это очень важно для жизни.

Я с трудом сдержалась и не залепила пощечину только потому, что не хотела выглядеть при этом комично – мне пришлось бы подпрыгнуть, чтобы достать до его квадратной морды.

– Не хочу тебя огорчать, – спокойным голосом сказала я, – но, похоже, Нара уже отдала свое сердце вместе с медальоном. Опоздал ты, Прикус.

– За три года многое может измениться, – философски заметил он.

Всю дорогу в лесах мы молчали. Я бдительно отслеживала взгляды Прикуса. Он ни разу не посмотрел на детей на заднем сиденье. Даже когда Нара раздавала пирожки, протянул руку назад, не глядя, уставившись в ветровое стекло.

У Москвы вдруг ливанул дождь. На заправке дети потребовали «пить и писать», и Прикус, взяв по ребенку под мышки, шел к кафе по лужам громадным великаном, поймавшим себе на ужин визжащих и болтающих ногами вкусных детишек. Вернувшись, он заботливо вытер платком лицо Оси, а на выпачканный шоколадом рот Нары не обратил никакого внимания.