На холсте лежали серебряные и золотые кольца, серьги, браслеты, булавки для волос, явно награбленные в русских селениях. Среди всей этой мелочи выделялось большое монисто, на цепочку которого были навешаны во множестве крупные серебряные монеты, крестики, жемчуга и даже несколько колечек с рубинами и изумрудами.

– Я бы хотел подарить это монисто своей жене, – сказал Нагиб. – Если ты не возражаешь, отец?

Хаджи взял тяжелое серебряное ожерелье в руки и сразу вспомнил его. Это было монисто княжны Хворостининой, которое он забрал во время набега у того воина, который не досмотрел за сыном конюха Ваней – в наказание за допущенную оплошность.

Мурзу ударило в пот. Русская княжна прямо преследовала его. Ведь он продал это монисто на рынке в Кафе армянину перекупщику более полугода тому назад, а сейчас оно оказалось в Бахчисарае, и его купил Нагиб. Хаджи засунул заклятое монисто себе за пазуху.

– Это ты матери хочешь подаришь монисто? – спросил ни о чем не догадывавшийся сын.

– Молчи. Не твое дело. Подарю, кому сочту нужным, ведь это я дал тебе деньги на покупки, – зло огрызнулся мурза.

Не рассказывать же было туповатому сыну, что его преследует заколдованное монисто. Лучше было отдать это украшение принцу Шардану, чтобы тот вернул его обратно русской княжне.

Нагиб не понял, почему отец на него злиться и почему отобрал купленное для жены ожерелье. Из-за какой-то книги для имама, которую он не купил? Но ведь отец сам очень хотел, чтобы у внука были настоящая кольчуга, шлем и сабля, а денег дал недостаточно.

«Да, все деньги рода находятся в руках отца, и поэтому он распоряжается ими, как хочет, – подумал Нагиб. – Надо скорее отправляться в набег, тайно понабрать больше дорогих сосудов и одежд, которые свободно лежат в русских церквях и не показывать их отцу, поскольку он запрещает их брать. Потом он продаст эти вещи на базаре в Бахчисарае и у него у самого будут деньги на покупку оружия, одежды и украшений для жены».

Через месяц в поместье Хаджи приехали гонцы от хана и сообщили, что ему надо немедленно явиться с войском для участия в походе.

Мурза собрал свою тысячу вооруженных всадников и повел их в Бахчисарай. Вместе с ним поехали все взрослые мужчины рода, включая брата, двух племянников, сына, внука и зятя.

Фетаха Хаджи уже успел поднатаскать к предстоящему набегу: он отдал ему состарившегося раба Филиппа, который больше не мог копать колодцы. Внук целый день пускал по старику тупые стрелы из своего лука, а затем перерезал ему горло купленным дедом в прошлом году кинжалом с кривым лезвием.

Мурза хотел взять с собой в поход еще и имама Ра-шита, чтобы он укреплял своими молитвами дух воинов ислама. Однако, когда Хаджи пришел в ветхую войлочную юрту имама с этим предложением, тот отказался. Все никак не мог простить то, что ему забыли привезти из Бахчисарая «Сунан Абу Дауд».

Хаджи попытался уговорить старика, но тот был непреклонен.

– Обойдемся тогда и без твоего посредничества, будем напрямую обращаться к Аллаху, – сказал имаму в сердцах Хаджи и пошел прочь из юрты Рашита.

Рашит не стал напоминать ему хадис 4297 Абу Дауда. Другие хадисы о том, как против мусульман ополчатся враждебные народы, он не помнил, нужной священной книги под рукой у него не было.

Разместив воинов на поле у въезда в город, мурза поехал во дворец, нашел там принца Шардана и о чем-то долго шептался с ним. После этой встречи принц переговорил с отцом и тот назначил Хаджи начальником охраны всего ханского обоза.

Возвращаясь рысью из дворца к своим воинам, мурза опять встретил по дороге Тавила. Тот неспешно ехал на своем невзрачном коне впереди шести запряженных маленькими ногайскими лошадками телег: четыре из них были загружены мешками с зерном, а на двух были навалены кучей железные кандалы, в которые обычно заковывали пленников. Возницами на телегах были ногайцы.

«К Теребердей-мурзе едет, к Перекопи, – сразу сообразил Хаджи. – Сначала на поставке продовольствия ногаям заработает, а потом по дешевке рабов у них купит сразу после их пленения. Продать же попробует потом на рынке в Карасу-базаре. Этот маленький морской порт находится недалеко от моих владений, и я знаю главу тамошнего городка. Договорюсь, чтобы он этому шайтану запретил там торговать».

На следующий день к Бахчисараю стали подходить полки турецкой пехоты, приплывшие по морю в Кафу.

Впереди походной колонны шли янычары. На воинах были надеты длинные белые рубашки, синие шелковые штаны до колена, подвязанные шнурком; поверх рубашек были накинуты шерстяные камзолы или куртки синего и красного цвета, с рядами пуговиц по бортам, вышитые золотом; обуты янычары были в башмаки, надетые на чулки до колена; на голове носили тюрбаны – остроконечные белые колпаки, обернутые длинным куском белого шелка, конец которого ниспадал на спину.

Вооружена турецкая отборная пехота была луками со стрелами; на широких кожаных поясах у воинов висели кривые сабли – ятаганы и кинжалы. У некоторых были топоры, булавы, короткие пики. Ружья были только у несколько сотен янычар. Они носили также доспехи – круглые металлические шиты, привязанные ремнями к груди. Это были серденгетчи, или «рискующие головой» – добровольцы, которые шли в атаку впереди выстроившегося клином полка янычар и пробивали линию обороны противника.

В одном из турецких полков – орте служил русский юноша, уроженец Спасского прихода города Ливны Иван, сын Савелия Богрецова. Он был взят крымскими татарами в плен одиннадцати лет отроду, продан туркам, прожил, работая на поле, в крестьянской семье пять лет, выучил турецкий язык, чтобы выжить. Глава семье, в которой он жил, убедил мальчика принять ислам, и имам совершил над ним обряд обрезания и нарек именем Балабан. Потом его отправили в монастырь, где шесть лет обучали военному делу, каллиграфии, праву, теологии, литературе и языкам.

На родном языке Ивану говорить запрещали, да и говорить было не с кем, поскольку в монастыре были в основном дети христиан с Балкан и из Закавказья. По выходе из монастыря он стал янычаром, верно служил султану, забыв про свою веру и родину. Взамен он получал от казны оружие, красивое обмундирование и хорошее жалование. Русский язык сын Савелия забыл, как забыл и своих родственников. Поход на Москву был для него очередным служебным поручением, которое он собирался выполнить с честью.

Янычаров было семь полков, простых турецких пехотинцев еще тринадцать полков.

Вместе с турецкой пехотой двигалось сто тяжелых осадных пушек на больших деревянных лафетах. Часть из них имела короткие стволы, чтобы стрелять через городские стены навесом. Пушки были настолько тяжелые, что их везли три-четыре пары быков. За каждой пушкой тянулось пять-шесть телег с ядрами и порохом.

Позади артиллерии тащился обоз, в котором турки везли запасы продовольствия, оружия, палатки, полковые котлы, музыкальные инструменты и множество других нужных в походе вещей.

Полсотни телег везли турецких чиновников с писарями и слугами. Вместе с ними ехал гарем Энвер-паши и войсковая казна, которую сопровождала многочисленная охрана.