— Велите немедленно закладывать, ваша светлость?

— Подготовьте на завтра.

На следующее утро, «проводив» графа Палена к месту его службы, Кравчинский снова зашел к Малиновской. Художницы дома не было, поехала на дачу, оставив на хозяйстве Коленкину. Сергей не торопился, с интересом рассматривал этюдник: Мария вспоминала Киев, киевских «бунтарей», среди которых пробыла несколько лет.

Внезапный звонок прервал их беседу.

Мария поспешила к двери.

Вошел рассыльный в форме почтового ведомства, подал телеграмму.

Телеграмма адресовалась Малиновской, но Мария не задумываясь вскрыла ее и весело захлопала в ладоши, запрыгала, как ребенок, от радости.

Сергей смотрел на нее удивленно.

— Нет, вы только поглядите, — подала ему телеграмму. — «Родился мальчик: радуйтесь».

— И что же? — все еще стоял в недоумении Сергей. — Что здесь особенного? И какое отношение это имеет к вам?

— Ничего вы не понимаете! — радовалась Коленкина. — Какое отношение! Они бежали!

— Кто они? Откуда бежали?

— Стефанович, Бохановский и Дейч. Из Лукьяновской тюрьмы, из Киева.

Кравчинский еще раз пробежал телеграмму, будто за эти несколько минут будничный, обычный текст о «рождении мальчика» наполнился своим настоящим содержанием.

— Молодец Осинский! — никак не могла унять свою радость Мария. — Это он организовал побег. Через несколько дней они будут здесь.

— Известите меня, сразу же, как только они появятся, — попросил Кравчинский. Его охватывала двойная радость, — благополучного побега товарищей и предстоящего их участия в задуманном деле.

...Несколько раз Кравчинский видел Палена издали. А однажды это было в оперном театре, во время антракта, — их взгляды встретились. Граф не выдержал, опустил глаза. «Не бойся, сегодня я тебя не трону, — мысленно проговорил Сергей. — Да и свита у тебя здесь слишком велика, приспешников вон сколько. Встретимся в другом, более надежном месте». Он действительно уже выбрал это место, выбрал, как охотник для засады на опасного зверя. Они встретятся неподалеку от дома графа, в сквере, где часто любит прогуливаться их светлость. Это будет перед вечером, в воскресный день, когда на улицах многолюдно, когда приедет кто-либо из друзей-сообщников, когда...

Но все вышло иначе.

В один прекрасный день Кравчинский с досадой прочитал в газетах о добровольной отставке Палена с поста министра юстиции. Покушение: на него уже теряло всякий смысл, теперь нужно было выбирать другого, не менее жестокого палача.

Из Киева получена шифровка о выезде Стефановича и Дейча в Петербург. Беглецы вот-вот должны были появиться в столице. Кравчинский попросил товарища, которому поручалась встреча прибывающих на вокзале, привести Стефановича к нему на квартиру. Поезд приходил в десять утра, стало быть, соображал Сергей, пока гость переоденется с дороги и примет меры предосторожности, пройдет какое-то время. Однако день уже на исходе, наступает вечер, а Стефановича нет. Сергей начал волноваться. Он не мог читать — в голову назойливо лезла мысль о возможном аресте друга.

Поздно вечером вышел на улицу. Над Петербургом легким покрывалом висели белые сумерки. Закат и восход, казалось, слились воедино, образуя какую-то общую симфонию красоты; бледно-розовые, ультрамариновые, серо-голубые краски переливались, менялись, смешивались до каких-то фантастических отсветов... Как он любил когда-то эту пору! Любил блуждать поздними вечерами где-нибудь на окраине, в Лесном, или здесь, возле Летнего сада, любил иногда взять лодку и грести, грести, по Неве... Смотреть, как в таинственном, колдовском тумане громоздятся дома, строения, Адмиралтейский шпиль, прокалывающий насквозь прозрачное небо... Как в сказке.

Совсем ведь недавно, лет пять назад, они, юнкера, только вступали в жизнь. А он уже был участником событий, чреватых опасностями. Они уже тогда легли на его плечи! «Однако с чего это я ударился в воспоминания? — поймал себя на мысли Сергей. — Не от безделья ли? Товарища нет, может быть, он арестован, а я... как некая курсистка». Мимо него прошел, внимательно приглядываясь, какой-то тип, на противоположной стороне бульвара серым призраком возник околоточный... «Лучше уйти, — подумал Кравчинский. — Поздние прохожие, да еще одинокие, привлекают внимание. Пристанет, а потом доказывай, кто ты и что».

Кравчинский возвратился домой. Сон пропал, словно его унесло ветром. Прилег на кушетке, закинув руки за голову, и мысли — одна стремительнее другой — закружились в воображении. Вспоминалось давно прошедшее, наплывало сущее, сквозь страшное смутное прорывалось волнующе радостное, светлое... Припомнились встречи — здесь же, в Петербурге, когда учился в Михайловском артиллерийском, а потом, разочаровавшись в карьере военного, — в Лесном институте; Дудергофское озеро под Красным Селом, Выборгская сторона, Пески, Летний сад... Тайные сходки, пламенные речи... Стычки с полицией... Первые, писанные от руки листовки... Запрещенные книги... И первые порывы посвятить себя борьбе за правду, за новые, светлые, лучшие дни...

О, если б кто могучим словом

К сознанью долга нас призвал

И на пути тернистом, новом

Нас речью доброй поддержал!

О, если бы душа поэта

Явилась в наш суровый мир,

Чтоб песней смыть всю пошлость света,

Поднять поверженный кумир!

И если б, чудная, живая,

Та песня полилась рекой, —

Мы вновь воспрянули б, внимая

Глаголу истины святой,

И вновь воскресли б перед нами

Все идеалы прежних лет,

И перед нашими очами

Вновь засиял бы правды свет...

Давно написанные строки возникли в памяти удивительно четко. Сергей редко возвращался к ним, мало кому — и тогда, и позднее — говорил, что пишет стихи, но они вдруг пришли, вспомнились. Стихотворение, кажется, так и называлось «Желание». Желание возвеличить поверженный кумир, возродить идеалы великих людей, идеалы декабристов, Чернышевского, Шевченко...

Святая наивность! Как он это себе представлял?! «Могучим словом» и «песней смыть всю пошлость света»?..

Каким же он был простодушным!

Кстати, куда затерялась эта тетрадь со стихами, кому он ее передал, когда уходил в народ — по деревням Тверщины?

...А Стефановича все нет. Неужели, вырвавшись из одних лап, попал в новые? Нет и товарища, который должен был встретить его на вокзале. Сергей подошел к окну. Только ночь — белая, сказочная ночь... «Вовремя ушел в отставку Пален, — мелькнула мысль. — А то бы ему несдобровать... Теперь — Мезенцев, шеф жандармов. Жаль,