– Андрей Петрович, вы не представляете, какие трудности могут возникнуть у этого Мартенсона! Россия сейчас пресекает все попытки увоза детей за границу!

– Я читаю газеты, – резко отрезал Мартынов. – Но в них написано об усыновлении. А в нашем случае речь идет о воссоединении отца с сыном! Мартенсон просил вас сообщить ребенку о себе следующее: он известный боксер, чемпион США среди профессионалов, ему 43 года, и он проживает в Лас-Вегасе. Вы запомнили?

– Что тут запоминать? – боксер, США, Лас-Вегас.

– Правильно. Через месяц на счет вашего детского дома поступит благотворительный взнос на сумму сто тысяч долларов.

– Что?..

– Я сказал – если вы исполните пожелания Эндрю Мартенсона о помещении Кости Мартенсона в свой детский дом, счет последнего увеличится с тридцати рублей до ста тысяч долларов. Как только мистер Эндрю уладит все свои дела в Вегасе, он вернется за сыном.

– Я все сделаю.

– Я был в этом уверен. Как только ребенок окажется у вас, вы пригласите журналиста из «Московских новостей» и попросите его осветить подробности этого дела в газете. Прочитав статью, Мартенсон поймет, что сын в безопасности, и увеличит ваш счет еще на сто тысяч. Это все, Валентин Игоревич. Желаю удачи.

Повесив трубку и кивнув появившейся как по заказу стюардессе, Андрей вернулся на свое место…

Она шевельнула рукой и задела локтем сумочку, в которой находилось свидетельство того, что гражданин США Эндрю Мартенсон является обладателем десяти миллионов долларов.

Нет, ФБР – это, пожалуй, лишнее. Тридцать лет назад, когда Малькольм заключал с отцом Артура Малькова контракт, все было по-другому. Сейчас Россия и Америка хвалятся перед всем миром своим взаимодействием в деле поимки опасных международных преступников. После отлета из России она, Маша, и Андрей вне закона. Вне русского закона. Так, скорее всего, и будет указано в просьбе выдать их русской прокуратуре. На большее ума у русской прокуратуры вряд ли хватит. Для нее достаточно того, что кто-то стоял рядом, когда кого-то убивали, и что этот кто-то вдруг стал хозяином баснословной суммы. Сажали и менее виновных из числа совершенно невиновных.

А что ФБР? Просчитает все шансы и организует гонку за Мартыновым. Американцы тоже не любят, когда их граждане обогащаются на большие суммы, если только те суммы не выигрывают в лотерею.

Она закрыла глаза и стала ждать. Через восемь часов, когда «Боинг» с грохотом опустит свои шасси на посадочную полосу аэропорта имени Кеннеди, она распахнет ресницы, догадавшись тотчас, что уснула незаметно для себя. На нее будет смотреть уже бодрый, умывшийся Мартынов, и лишь тонкие красные прожилки в глазах убедят ее в том, что он волнуется.

– Мы в Америке, Маша.

И не будет для нее более странной фразы за последний месяц.

– Otel «Hilton», – бросил Мартынов водителю такси, который уже собрался было вместе с пассажирами встретить носильщика с чемоданами. Но носильщика не было, и таксист страшно удивился.

Машу это невероятно развеселило. Но уже в машине она, позабыв обо всем на свете, до боли сжимала ладонь Андрея и вглядывалась в окно такси. Разноцветные вывески, освещенные полуденным солнцем, чужой, но приятный запах внутри машины околдовали ее и превратили в сомнамбулу. Казалось, она была увлечена только созерцанием картины вокруг себя, все остальное – как то: борьба за мир, криминогенная обстановка и оставленная в России квартира – ее совершенно не интересовало.

Стекло машины было похоже на экран телевизора. А эти картинки – рекламы таблоидов, небоскребы, многоуровневые автострады – она как раз и видела каждый день по ТВ во время демонстрации фильмов. Чтобы до конца осознать, что она не в продолжающемся сне, а в реальной жизни, Маша опустила стекло, и в лицо ей тотчас ударил ветер, который, как ей казалось, имел тот же запах, что и в России… Это было невероятно: она – в Нью-Йорке…

– Скоро тебя перестанет удивлять все это, – понимая, какие чувства овладели женщиной, пообещал Мартынов. – Тебя будут интересовать дела, а не то, что им сопутствует. Не успеешь удивиться, как рекламы, Эмпайр-стейт-билдинг, Манхэттен и зеркальные витрины перестанут тебя интересовать.

– Почему? – прошептала завороженная Маша.

– Радугу, которая висит в небе больше пятнадцати минут, перестают замечать.

Статую Свободы разглядеть как следует ей не удалось, и теперь она, словно обескураженный такой несправедливостью турист, вертела головой в ее поисках.

– Скоро ты увидишь ее во всем великолепии, – сказал понимающий все без слов Андрей. – И поверь, она не такая уж крутая баба, какой хочет показаться.

Он выполнил обещание. В «Хилтоне» заказал номер со стеклянной стеной, и, пока рассчитывался с портье и выпроваживал его за пределы номера, она стояла у толстого, начисто вымытого снаружи стекла и с высоты, на которую ей никогда не приходилось забираться, если не считать полета на самолете, во все глаза смотрела на статую, расположившуюся на островке близ Нью-Йоркской гавани.

– По ночам у нее светится голова, – усаживаясь на широкую кровать, сказал Андрей, притягивая Машу к себе. – На самом же деле в голове этой пусто, и ничем от Севастопольского маяка она не отличается.

Я буду звонить тебе каждый час, – поцеловав девушку, он встал и принялся собираться – это было неожиданностью, Маша не думала, что начнется так скоро. – Но если я не позвоню в какой-то момент, то это не значит, что со мной случилась беда. Я могу просто отключить телефон из соображений необходимости. Мне будет гораздо спокойнее, если я буду уверен в том, что ты находишься в номере. Все, что тебе нужно, есть в холодильнике и баре. Вечером я вернусь. Но с того момента, когда моя нога перешагнет порог этой комнаты, и до той минуты, когда она перешагнет порог в обратной последовательности, ты должна находиться здесь. Не отвечать на телефонные звонки – звонить сама ты тоже не должна. Вот, в принципе, и все.

У двери он остановился.

– Скоро все закончится.

– Однажды я уже слышала это, – побледнев, жестко бросила Маша. – Ты возьмешь меня с собой.

– И тогда все пропало. Я не буду думать о деле. Я буду думать только о тебе. Малькольм возьмет меня за шиворот и будет долго смеяться над моей глупостью. Чтобы не услышать этого смеха, я пойду один.

Завалившись на кровать, она мертвым взглядом посмотрела в потолок. Ей казалось – едва он выйдет из номера, больше никогда не вернется.

Они еще в России договорились терпеть расставание и боль. И если она сейчас сорвется, она нарушит обещание. Она все испортит.

– Ты будешь звонить?..

– Каждый час.

И слово свое он держал до половины четвертого текущего дня.

«Он в метро», –спокойно подумала Маша.

В шесть она заплакала и с ненавистью стала смотреть на могущественную статую, олицетворяющую собой покой и душевное равновесие.