Он нажал на звонок, под которым белела табличка: «Квартира 1: Боумен». Им обоим было слышно, как квартиру наполнили пронзительные трели электрического звонка.

— По крайней мере мы знаем, что звонок работает, — сказал Тони. Отступив на шаг он поднял глаза, рассматривая внушительное здание, каменная кладка которого почернела после века, проведенного с угольной печью внутри.

— Можно пройти сзади, — сказал Саймон, неохотно убирая руку с кнопки звонка.

Не ожидая ответа Тони, он устремился в проход между домами. Тони последовал за ним, но не так быстро. Когда он дошел до угла, до его ушей донесся вопль, словно в ночи вдруг взвыл обезумевший от боли бездомный кот. Тони успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Саймон шарахнулся от больших стеклянных дверей, словно человек, неожиданно получивший удар в лицо. С бессвязным мычанием молодой полицейский рухнул на землю, и его вывернуло наружу, прямо на траву.

Потрясенный этой картиной, Тони сделал несколько нерешительных шагов вперед. Когда он поднялся по ступенькам на уровень балконных дверей, от зрелища, лишившего присутствия духа Саймона Макнила, у него тоже все внутри похолодело. Безотчетно, ничего не понимая и не чувствуя, Тони стоял и смотрел сквозь стекло на нечто, что скорее напоминало оживленную рукой маньяка картину Бэкона. В первую секунду его сознание просто не могло этого вместить.

Когда же он понял, то готов был продать душу в обмен за свое прежнее непонимание.

Тони и раньше приходилось видеть изуродованные трупы. Но никогда еще он не был лично знаком с жертвой. На мгновение он закрыл глаза и поднес к лицу руку, указательным и большим пальцем потирая брови. Сейчас было не время предаваться скорби. Имелись вещи, которые для Шэз Боумен мог сделать только он и никто другой, но корчиться на траве словно раненый щенок явно было не из их числа.

Набрав в грудь побольше воздуха, он повернулся к Саймону и сказал:

— Позвоните в отдел. Потом возвращайтесь назад, к дому, и никого сюда не пускайте.

Саймон умоляюще смотрел на него, не в силах совладать с недоумением и болью:

— Это — Шэз?

Тони кивнул:

— Да, Саймон. Это — Шэз. Делайте, что я вам сказал. Позвоните. Потом встаньте у входа. Это важно. Нам сейчас нужна подмога. Действуйте.

Он дождался, пока Саймон поднялся наконец на ноги и поплелся прочь, раскачиваясь словно пьяный. Потом он повернулся и сквозь стекло снова принялся рассматривать изуродованные останки Шэз Боумен. Ему ужасно хотелось приблизиться, перевернуть тело и рассмотреть во всех чудовищных подробностях то, что сделали с ней. Но он слишком хорошо помнил, как важно сохранить нетронутым место преступления, чтобы даже подумать прикоснуться к телу.

Он заставил себя довольствоваться тем, что и так было видно. Для большинства людей этого наверняка оказалось бы более чем достаточно, но для Тони картина была мучительно неполной. Первое, что он должен был сделать, — перестать думать об этой искромсанной оболочке как о Шэз Боумен. Если он хотел принести следствию хоть какую-то пользу, ему необходимо было абстрагироваться и сохранять ясную голову, способную к четкой аналитической работе. Глядя на привязанное к стулу тело, он уже говорил себе, что не так-то и трудно отвлечься от воспоминаний о Шэз. Так мало человеческого осталось в этой уродливой голове напротив него за стеклом.

На том месте, откуда на него последний раз смотрели ее удивительные глаза, чернели две дыры. Выдавлены, догадался Тони, смотря на то, что с виду напоминало нити и веревки, свисавшие из ран. Засохшая кровь вокруг черных глазниц делала безобразную маску ее лица еще более гротескной. Ее рот был похож на сгусток пластмассы, где смешались все оттенки красного — от розового до лилового.

Ушей не было вовсе. Сзади и над тем местом, где раньше находились уши, волосы торчали во все стороны, слипшиеся от засохшей крови.

Его взгляд скользнул ниже, к ее коленям. Там, прислоненный к ее груди, белел листок бумаги. Тони стоял слишком далеко, чтобы разобрать слова, но рисунок был виден отчетливо. Три мудрые обезьяны. Холодная дрожь пробежала по его телу. Говорить что-то определенное было еще слишком рано, но судя по тому, что он видел, признаки изнасилования отсутствовали. Если прибавить к этому холодный расчет, который проглядывал в оставленной картинке, сценарий ясен. Это не было убийство на сексуальной почве. Шэз не стала жертвой случайного маньяка. Это была расправа.

— Ты сделал это не ради удовольствия, — тихо, ни к кому не обращаясь, сказал он, — ты хотел преподать ей урок. Ты хотел всем нам преподать урок. Ты говоришь нам, что ты лучше нас. Ты дразнишь нас, показываешь нам нос, потому что совершенно уверен, что мы никогда не сможем ничего тебе предъявить. И еще ты говоришь, чтобы мы не вмешивались в твои дела. Ты невероятно самоуверенный сукин сын, не так ли?

Картина преступления говорила ему такое, что никогда не открылось бы обычному полицейскому, приученному обращать внимание только на вещественные улики. Для психолога тут был виден ум одновременно проницательный и решительный. Это было хладнокровное убийство, а не спонтанная сексуальная атака. Тони видел, что убийца счел Шэз Боумен опасной. И поступил соответственно. Со зверской жестокостью, хладнокровно и методично. Еще до приезда экспертов Тони понял, что они вряд ли найдут здесь серьезные улики, которые позволили бы напасть на след преступника. Раскрытие этого убийства должно было произойти в голове, а не в лаборатории.

— Ты хитер, — прошептал Тони, — но я постараюсь тебя перехитрить.

Когда сирены разорвали тишину, а по проходу между домами затопали форменные ботинки, Тони все еще стоял у высокой стеклянной двери, запоминая картину преступления, впитывая каждую деталь, чтобы потом, когда это ему потребуется, она встала у него перед глазами. Потом и только потом он вернулся назад, к передней двери, чтобы попытаться утешить Саймона.

— И чего было так спешить? Спешкой дела не поправишь, — бормотал судебный медик, открывая сумку и доставая оттуда пару резиновых перчаток, — часом раньше, часом позже — ей теперь все равно. Не то что лечить живых, а? Чертов пейджер, проклятие моей проклятущей жизни…

Тони подавил в себе желание наброситься на толстощекого доктора с кулаками.

— Она служила в полиции, — резко ответил он.

Врач бросил на него быстрый проницательный взгляд:

— Мы с вами раньше не встречались? Вы здесь новичок?

— Доктор Хилл здесь по приглашению министерства внутренних дел, — пояснил местный инспектор. Имя его уже успело выскочить у Тони из памяти. — Он руководит тем самым Особым подразделением по портретированию, о котором вы наверняка слышали. Девочка была в его команде.

— А, понятно. Ну, лечить-то ее придется не больше любой нашей, йоркширской девчонки на ее месте, — только и сказал врач, приступая к своей неприятной работе.

Тони стоял за распахнутыми теперь стеклянными дверями и смотрел, как работают фотографы и эксперты, методично, шаг за шагом, обследуя место преступления. Он не мог отвести глаз от останков Шэз Боумен. Несмотря на все старания, ему не удавалось полностью изгнать из памяти то и дело возникавший перед ним прежний облик Шэз. Это укрепляло его решимость, но он свободно мог бы обойтись и без подобных подначек.