Часовщикова встала перед козлами, торжествующе посмотрела на Горбаша и заговорила на непонятном языке. Я вначале подумал, что она рехнулась от перенапряжения и собирает всякую чушь. Потом вслушался и уловил знакомые слова. Говорила Часовщикова на каком-то славянском языке. Если бы она не строчила как пулемет, я бы понял, в чем она обвиняет Горбаша, а так мы остались в неведении. Горбашу, кстати, ее обвинения были по фигу. Он уже ничего не соображал, ослаб, несколько раз опускался на колени, но мы поддерживали его и не давали петле затянуться на шее.

В какой-то момент Крылов покачнулся, и козлы опрокинулись. Горбаш остался висеть в петле, мы с Крыловым грохнулись на пол. Часовщикова обложила нас матом, что не дали ей закончить речь, и вышла из теплоузла.

Я и Крылов вернулись в цех, допили вино и легли спать. Утром мы сделали вид, что приехали раньше всех. Прошло еще немного времени, наступил канун Октябрьской. Часовщикова пригласила меня к себе и говорит: «Верные люди шепнули мне, что новосибирские менты вышли на след Обедина. Повяжут его со дня на день. Если не хочешь за разбой раскрутиться, избавься от него. Обедин – человек ненадежный, опознают его на заводе – он всех сдаст».

Я пришел посоветоваться к Крылову. Тот говорит: «Врет старуха или нет, но Обедин – единственный человек, которого могут опознать. И еще… Гложет меня одна мысль. Мы же не знаем, что Обедин натворил в Омске, но то, что он готов прикончить старуху в любой момент, – это точно. Не ровен час, решит от нее избавиться, а у Часовщиковой все тузы в кармане. Она, что живая, что мертвая, всех нас под монастырь подведет. Если уж она решила, что он лишний в нашем деле, нам лучше ее послушаться».

Я согласился. Часовщикова разработала план и заверила, что все будет сделано красиво, комар носа не подточит. Перед праздниками мы остались в раздевалке, выпили. Обедин опьянел, потерял бдительность. Мы схватили его за руки. Вошла Часовщикова, вколола препарат. Обедин обмяк, но оставался в сознании. Часовщикова попросила нас выйти и что-то высказала ему, наверное, напомнила про Омск. Крылов отсоединил проводок у радиатора отопления, и мы ушли. Как и обещала Часовщикова, к утру Обедин замерз насмерть. По нашему уговору она должна была принести два билета на электричку, а принесла только один. «Второй пассажир потерялся по дороге», – сказала она.

Я намек понял, но убивать Крылова не хотел. Он сам во время распития спиртного бросился на меня, я вынужден был защищаться. Крылов стал меня душить. Я нашарил на столе кухонный нож и убил его ударом в сердце. Ночью из съемной квартиры на первом этаже перенес труп в подвал, спрятал у дальней стены. Кровь на месте убийства замыл, нож выбросил в мусорный контейнер.

После праздников поехал на автовокзал, выпросил у случайного пассажира обратный билет. После увольнения Часовщиковой я ее больше не видел.

Лазарева допрашивали несколько дней, задали ему десятки уточняющих вопросов.

– Каким образом Часовщикова могла узнать о совершении вами разбойного нападения на судоремонтном заводе?

– Мы обсуждали этот момент и пришли к выводу, что она просто выследила нас. Часовщикова всю жизнь в бандах состояла, глаз у нее наметанный.

– Каким образом Часовщикова смогла одновременно съездить на вокзал за билетом на электричку и быть рядом с цехом на другом конце города?

– Я думаю, что билет купила девушка со странными глазами или кто-то еще из ее подручных.

Один из вопросов был задан Лазареву по моей просьбе.

– Судя по вашим показаниям, шербет оказался в теплоузле случайно? В нем не было никакого намека?

– Обедин оставил его на козлах, а когда вернулся в цех, то идти за ним не захотел, побоялся лишний раз светиться у теплоузла. Мы, когда занесли Горбаша в теплоузел, просто смахнули шербет на пол.

Следователь прокуратуры, ознакомившись с показаниями Лазарева, сказал:

– Если у него перед убийством Крылова был билет, обеспечивающий алиби, то это умышленное убийство, а не самооборона. От этого преступления он не уйдет, а остальные «прицепом» пойдут. Доказательства слабенькие!

Вьюгин, Клементьев и Шаргунов решили довести дело до конца, изобличить Часовщикову и отправить ее на скамью подсудимых. Узнать мнение прокурора об уголовном преследовании Часовщиковой поехал Шаргунов. Прокурор, ознакомившись с материалами дела и выслушав начальника милиции, сказал:

– Отбросьте эмоции в сторону и проверьте, что у вас осталось в сухом остатке. Какой доказательственной базой вы располагаете против гражданки Часовщиковой? Что у вас есть против нее? События в Новосибирске? Оставим за скобкой, что это не наш регион, и проанализируем доказательства ее вины. Их нет! Она путем вымогательства завладела похищенными деньгами? Об этом говорит только Лазарев. Сегодня говорит – завтра откажется. Вы хотите обвинить ее в убийстве Горбаша? В ноябре у вас убийцей был некий Прохоренков, а сейчас Часовщикова? Бог с ним, обвиняемого в возбужденном деле поменять не трудно, но что у вас есть против нее? Показания Лазарева. Материальных доказательств ее вины нет. С убийством Крылова – то же самое. Все ваше обвинение базируется на Лазареве, а он в любой момент возьмет и откажется от своих показаний. Заявит на суде, что в милиции его били смертным боем, вот он и подписал показания. Я – против участия в деле Часовщиковой. Ищите доказательства, развивайте материальную базу. Хорошим свидетелем была бы девушка, которая видела их всех четверых в квартире Часовщиковой.

Шаргунов вернулся злой как собака.

– Вечно эти прокуроры оправдательных приговоров боятся! Еще ни одного с должности за оправдательный приговор не сняли, а как что, так начинается старая песня: «В суде он изменит показания и его оправдают!» Если у нас нет материальных доказательств, то что теперь, закрыть глаза на Часовщикову? Не пойдет. Я пока яму под нее не вырою, не успокоюсь. Как бы нам найти ту девку, которая была в квартире Часовщиковой?

– Проще иголку в стоге сена найти! – усомнился в успешности мероприятия Клементьев.

В этот миг я испытал чувство триумфа. Стараясь оставаться невозмутимым, я скромно сказал:

– Никого искать не надо. Я знаю эту девушку. Ее зовут Мариэтта Орлова.

Часовщикову задержали под Новый год в соседнем городе, куда она приехала устраиваться на работу. Разыскивать ее не пришлось. С начала декабря она была под круглосуточным наблюдением. Ознакомившись со сводками наружного наблюдения, я пришел к выводу, что Сара Соломоновна не думала скрываться, переходить на нелегальное положение. Она терпеливо ждала, чем дело кончится, и, оказавшись под арестом, с облегчением вздохнула: «Что там у вас против меня?»

Как и предсказывал прокурор, Часовщикова вины ни по одному эпизоду не признала.

– Что за ересь вы мне подсовываете? – возмутилась она, прочитав список возникших в отношении нее подозрений. – Это бред сивой кобылы, а не серьезный документ. Какой Лазарев? Какой Обедин? Я никакого Лазарева в глаза не видела, об Обедине никогда не слышала. О нападении на кассира на судоремонтном предприятии знаю. Так ведь не одна я знаю, об этом налете весь город говорил! Ну и что, что я работала там?