Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Выпусти меня.
Кажется, полицейская машина осталась позади – они оторвались. Не хватало еще цацкаться с очередным тупым мужиком – чем быстрее выйдет, тем быстрее вдохнет полной грудью и успокоится. Поймает такси, а там домой…
– Останови.
Авто летело вперед; незнакомец даже не оборачивался на голос.
– Слышишь меня?
Нет ответа. Шорох шин.
– Слышишь?!
– Пока не слышу ничего достойного, чтобы на это реагировать. В этом мире все ведут себя неадекватно, или ты – исключение? Мы знакомы меньше минуты, а я уже устал от тебя.
– Устал он от меня! А я от тебя? Ты выкинул мой пистолет – подставил меня. Ты хоть знаешь, сколько я за него отдала?
– Мне плевать.
Она не заметила, когда и куда именно они успели свернуть на подземную парковку, – окончательно испугалась тогда, когда резко дернула за ручку двери – хотела выпрыгнуть на ходу, пока не поздно, – и обнаружила, что та заперта.
Сглотнула, распахнула глаза и почувствовала, как запершило в горле.
Тишина. Пустой бетонный этаж и квадратные опоры вокруг. Несколько припаркованных машин у дальней стены, закрытые двери лифта, мерцающая над пожарным выходом лампочка. Они находились под землей, под незнакомым ей бизнес-центром.
Как он отпер без пропуска шлагбаум? Работает здесь?
В баре было уютней. Поганей, но уютней – не так страшно. А теперь, сидя в салоне чужой машины, один на один с незнакомцем, Яна паниковала. Неподдельно, до колик в пузе, до тошноты в желудке, а все потому, что как только мотор затих, она впервые за все это время взглянула водителю прямо в глаза.
И просела сквозь металлический остов «мерса» до самого бетонного пола. Потому что это были те самые глаза. Те. Самые. Которые весь день, все это время следили за ней – нет, она не видела их, лишь ощущала, но ошибиться никак не могла: это он – этот мужик – следил за ней.
– Это был ты…
Невысокий, жилистый, крепкий. Наигранно спокойный и почти равнодушный, собранный, как оцелот перед прыжком, опасный. Но морозило ее не от гулкой тишины гаража, не от пребывания один на один с незнакомцем – по крайней мере, не только, – а от взгляда напротив. Взгляда, полностью лишенного эмоций. Такие бывают только у маньяков, у абсолютно сбрендивших людей, у тех, у кого шарики давным-давно заехали за ролики.
Каська, ты встряла…
Нужно не дать ему понять, как сильно она напугана. В конце концов, она умеет драться, может постоять за себя, врезать и сбежать – вот только бравые мысли теперь казались вялым сном – энтузиазм напрочь отмораживал взгляд неподвижных серо-зеленых глаз.
– Зачем… мы здесь?
Вместо ответа водитель долго смотрел на нее – смотрел точь-в-точь, как психопат, который прикидывает, правильную ли жертву выбрал? Тот ли товар приобрел, понравится ли ему издеваться над ней – наносить порезы, любоваться кровью, упиваться стонами, мучить.
– Отпусти…
Ее голос хрипел. Больше всего Яна ненавидела фильмы про маньяков – никогда не смотрела их, даже не начинала – до смерти боялась стать одной из тех девушек…
– Ты пахнешь никотином.
Вздрагивание крыльев носа. Упрек.
– Тебе какая разница?
Он точно собрался ее… «разделывать».
– Отпусти меня. Отпусти, слышишь? А не то я буду орать, я разобью стекло каблуком, я… башку тебе разобью каблуком!
Взгляд напротив сделался холодным, как январская стужа.
– Следи за языком.
– Следи? Ты похитил меня! Привез против воли в этот гараж, держишь взаперти, и я же еще следи…
– Твой рот пока грязный. Держи его на замке.
Пока?
Яна оторопела от этого слова. Пока? А что будет потом – он его вымоет с мылом? Вырежет ей язык?
Нервы моментально сдали, и Каська принялась колотить по всему подряд – по двери, по куртке, по чужому локтю и стеклу:
– Выпусти-выпусти-выпусти-выпусти! – она почему-то совершенно забыла, что нужно бить прицельно и на поражение – ломилась прочь из запертой машины, как дебильная и полностью безмозглая муха, над которой занесли – верную погибель – свернутую в трубку газету.
К ней тут же протянулась рука в перчатке и схватила за горло; кислород перестал поступать в легкие – истошный вопль прервался.
– Я. От тебя. Устал.
Голос ледяной, недовольный, глаза пустые. Янка хрипела и смотрела на плотно сжатые губы – еще секунда, и она описается. От следующей фразы капля мочи просочилась-таки в плавки – сказалась накрывшая с головой паника.
– Я могу отключить тебя и сделать все, что нужно, сам. Но лучше, если ты будешь в сознании, поняла? Тогда все займет недолго и получится правильнее. Кивни, если поняла.
Кивнуть? Она не то, что кивнуть, – вообще шелохнуться не могла. Что…Что он хочет с ней сделать? Для чего она должна быть в сознании? Хорошо, если просто изнасилует, пусть даже два раза… Не страшно, если заставит сосать, – лишь бы отпустил потом, лишь бы уйти, снова увидеть белый свет…
Лучше бы она пошла с теми двумя и дала им в групповухе.
Как-то – непостижимым образом – удалось кивнуть.
Только не кричи, не зли его…
Кричать бы и не вышло – горло саднило. Получив первую после удушья порцию кислорода, Яна закашлялась, согнулась и долго, трудно, с хрипами, пыталась выровнять дыхание.
А мужик, тем временем, продолжал смотреть на нее, как на пустое место.
Так не смотрят даже маньяки. Лучше сосать. Пусть только не убьет…
Перед глазами стояли лохмотья окровавленной одежды, разрез от шеи и до самого пупа, вывернутые наружу внутренности и стеклянный, как у куклы, взгляд – ее собственный стеклянный взгляд. Из транса вывела лишь зашуршавшая куртка – водитель поднял одну руку и принялся стягивать с нее перчатку. Каська наблюдала за этим процессом завороженно – знала, дальше последует кульминация – что-то такое, ради чего ее притащили в этот гараж. Хотелось умереть раньше, чем это случится, хотелось снова начать ломиться сквозь запертое стекло – она сдержалась.
– Что… тебе нужно?
Снятая кожаная перчатка – та самая, которой он смял Глок, – легла на колени.
– Коснись меня.
– Что?
– Я сказал – коснись меня.
Теперь она не сомневалась, что заперта в машине с психом. У них все так и начинается: «Коснись меня, положи голову на мое плечо, назови меня «любимый», а теперь раздевайся… Медленно».
– Не хочу… Не надо… Пожалуйста…
Веки обожгли горячие слезы. А ведь она не плакала с четырнадцати лет…