Теодоре оставалось сделать лишь шаг, когда занавес опустился, одновременно с этим погасли лампы, внезапно погрузив сцену во тьму. Но не успели зрители отреагировать, как занавес снова поднялся: теперь подмостки освещала одна-единственная электрическая лампочка.

Для Милу настало время закончить историю Лизель.

Для Теодоры Хрупкое Сердце настало время умереть.

Милу догадалась, что именно воплощали кошмары: страх смерти героини. По той же самой причине ей самой снились кошмары, в которых она тонула под горящим кораблём Ротмана. Но она не шагнула за жуткие ворота… в отличие от Теодоры. Она пришла на карнавал, но это не означало, что она обязательно будет страдать. Милу знала, что от кошмаров существует только одно противоядие.

На сцене Теодора очутилась в кровати. Она спрятала лицо в ладонях, её плечи вздрагивали при каждом всхлипе. Марионетка медленно встала с постели и побрела к краю подмостков.

– Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ ПРОТИВИТЬСЯ ЗОВУ КАРНАВАЛА, – Милу выдержала долгую паузу, чтобы усилить напряжение в зале. – КОГДА Я В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ УСНУ, КОШМАРЫ ПОГЛОТЯТ МЕНЯ И Я СТАНУ ПРИЗРАКОМ, ЗАТОЧЕННЫМ В ТЕНЯХ. Я ИСЧЕЗНУ… НАВСЕГДА.

Зрители молчали, лишь стулья заскрипели, когда все подались вперёд. Милу пошевелила ниточками марионетки. По театру разнёсся равномерный стук, когда девочка принялась стучать пальцем по говорительной трубке.

Пульс Теодоры замедлялся.

Тук.   Тук.   Тук.

Замедлялся.

Тук…   Тук…   Тук…

Замедлялся.

Тук…   Тук…   Тук…

– Я УМИРАЮ, – тихо произнесла Теодора. – И Я БОЮСЬ.

В первом ряду раздались сдавленные рыдания, в центре зала кто-то заскулил. Милу услышала приглушённое щёлканье: занавес опустился, затем поднялся, и зрители увидели Теодору, стоящую перед карнавальными воротами. С левого края сцены появился Хендрик: хлопковая волчья голова на хлопковом теле мальчика. Люди ахнули, когда Сем крадущейся походкой повёл оборотня к Теодоре.

– ТЕОДОРА, – проговорил Хендрик, подходя ближе. – КАРНАВАЛ ЖДЁТ.

Монстры танцевали под плачущий орган, чудовищные тени раскачивались за их спинами. Ужасающие багровые глаза горели на мордах, уродливые клыки сверкали в омерзительном оскале. А музыка… от такой музыки кровь может хлынуть из ушей: каждый бряцающий аккорд звучал, точно визг тормозов паровоза. А потом всё резко прекратилось.

– ПОРА, – сказал Хендрик Длинный Зуб, протянув Теодоре хлопковую руку. – БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО.

– НЕЧЕГО! – вскрикнула Теодора. – ЧУДОВИЩА СЪЕДЯТ МЕНЯ! ОНИ ОБГЛОДАЮТ МОИ КОСТИ, ПРОГЛОТЯТ МОИ ГЛАЗА, ОНИ…

– ЧУДОВИЩА? – с наигранным недоумением поинтересовался Хендрик. – КАКИЕ ЧУДОВИЩА?

Неприятный, визгливый аккорд подчеркнул окончание его реплики.

– ЭТИ ЧУДОВИЩА, – ответила Теодора, указывая на ворота.

– КАКИЕ ЧУДОВИЩА? – повторил Хендрик, обернувшись, и опять перевёл взгляд на Теодору.

Милу улыбнулась Сему и отодвинулась от трубки.

– Сейчас, – шепнула она.

– У тебя за спиной! – крикнул мужчина из зала.

Улыбка Милу стала шире, и она кивнула Сему. Именно этого они и ожидали, когда репетировали.

Сем развернул голову Хендрика в сторону зрителей.

– ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? – спросил Хендрик Длинный Зуб и склонил хлопковую голову.

Кто-то хихикнул.

– Чудовища у тебя за спиной! – воскликнула уже какая-то девочка.

– За воротами! – громко заявил кто-то ещё.

Среди зрителей раздались возгласы и смешки. Нарастала и музыка. Хендрик одним прыжком очутился в центре сцены и щёлкнул зубами.

Смех прекратился, музыка – тоже.

– ЧУДОВИЩА, ГОВОРИТЕ?

Он повернулся и направился к воротам. Створки распахнулись, и монстры прекратили танцевать.

– ДУМАЕТЕ, ЭТО ВСЁ ЧУДОВИЩА?

– Я ВИЖУ ТАМ ЧУДОВИЩ! – крикнула Теодора. – И НЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ СКОРМИТЬ МЕНЯ ИМ!

– СКОРМИТЬ ТЕБЯ? – переспросил Хендрик. – ЧУДОВИЩАМ?

Он покачал головой.

– ЭТО НЕ ЧУДОВИЩА, ТЕОДОРА.

– ЛОЖЬ!

– ИДЁМ, Я ПОКАЖУ ТЕБЕ.

Он протянул руку. Теодора прижала клетку с сердцем к груди.

– НЕТ! – возразила она.

Зрители в зале вторили ей. Но вдруг Теодора Хрупкое Сердце неуверенно шагнула к воротам. Она двигалась к ним, её конечности неестественно сгибались.

– Нет! – завопил кто-то в зале.

Теодора шагнула за ворота, и чудовища накинулись на неё.

Лампочка погасла, сцена погрузилась во тьму. Орган смолк. Тени были такими густыми, что сколько бы люди ни щурились и ни наклонялись, они не могли разобрать, что творится на подмостках.

А затем раздался громкий писк.

– ПИ-И-И-И!

Милу наблюдала за зрителями. Они обернулись. Другая лампочка освещала Фенну, стоявшую на большом ящике. Кудрявые рыжие волосы девочки выбивались из-под капюшона. Моцарт сидел у неё на руке.

Совёнок методично оглядел весь зал. Милу засвистела именно так, как учила её Фенна. Моцарт некоторое время просто молотил крыльями, а затем взмыл вверх, на когте у него висела проволока. С нижнего её конца в разные стороны летели крошечные искры, когда совёнок по спирали нёсся к сцене, они падали на головы зрителей.

Моцарт пролетел над подмостками и уронил проволоку. Она упала, точно пёрышко, а вверх взметнулись серебряные искры, и в тот же миг вспыхнули десятки маленьких масляных ламп. Сцена засияла светом. Чудовища за воротами исчезли. Совёнок уселся на платформе рядом с ребятами и с довольным видом принялся клевать кусок мяса, который ему дала Милу.

– ГДЕ ОНИ? – спросила Теодора Хрупкое Сердце, сделав неуверенный пируэт.

– ТСС, – произнёс Хендрик.

Его голова повернулась на сто восемьдесят градусов, и зрители увидели самое обыкновенное человеческое лицо.

– СЛУШАЙ.

Сбоку от сцены что-то скрипнуло, и в театре зазвучала совершенно новая музыка. Переливчатая органная мелодия. Игривая и лёгкая.

– НО… КОШМАРЫ…

Хендрик покачал головой.

– ЗДЕСЬ НЕТ КОШМАРОВ.

С потолка спустились новые звёзды и радостно замерцали.

– Я СПЛЮ? – спросила Теодора.

– ДА, – ответил Хендрик, а потом поймал звезду и показал Теодоре. – ЭТО СОН, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. НИКАКИХ БОЛЬШЕ СТРАХОВ, НИКАКОЙ БОЛИ. ЭТО СОН, В КОТОРОМ ТЫ ОБРЕТЁШЬ МИР И СЧАСТЬЕ. НАВЕКИ.

Теодора (у неё в руках уже не было клетки с сердцем) взяла звезду и поднесла к груди. И занавес опустился.