Два тяжелых танка замерли на месте и дымили. Экипажи гасили огонь, пытались завести двигатели. По всей линии траншей и окопов торжествующе кричали, свистели наши бойцы. Поднялась винтовочная пальба, хлопали выстрелы бронебойщиков. Артиллеристы брали на прицел другие приближавшиеся танки.

– Неплохо вломили! – воскликнул замполит Раскин. – Остальные тоже свое получат.

Но ситуация стала меняться буквально на глазах. И не в нашу пользу. Танки и самоходки усилили огонь. Метрах в трехстах, в низине, немцы спешно сгружали минометы. Взрывы накрыли линию траншей, сметая брустверы и настигая бойцов – в первую очередь бронебойщиков.

«Сорокапятка» продолжала часто и звонко посылать снаряд за снарядом. Потом замолчала. Я обернулся и увидел, что пушка разбита. Взрыв накрыл окоп, откуда вел огонь бронебойный расчет. Из груды мерзлой земли нелепо торчал согнутый ствол противотанкового ружья.

Мне казалось, что бойцы действуют недостаточно быстро, неправильно целятся. Я едва не кинулся к ближайшему расчету, перехватить ПТР и самому вести огонь. Вовремя опомнился, понимая, что надо командовать батальоном, держать руку на пульсе боя.

У нас оставались еще две короткоствольные «полковушки», однако их бронебойные снаряды рикошетили при попадании в танки. Лейтенант, командир артиллерийского взвода, приказал открыть огонь фугасными зарядами. Взрывы ударяли довольно точно, перебили гусеницу одного из танков, оглушили прямым попаданием экипаж другой машины.

Сержант Шамин с двумя огнеметчиками находился рядом со мной. Мы побежали к тому месту, где к траншеям приближались сразу три или четыре машины. Плотный пулеметный огонь заставлял нас пригибаться. Когда перебирались через обрушенный ход сообщения, пуля пробила голову огнеметчику. Я подобрал увесистый баллон и ружье с тонким шлангом. Придерживая второй рукой баллон поменьше, со сжатым воздухом, побежал дальше.

Мы ударили по танкам из двух огнеметов сразу. Одна из машин загорелась и закружилась на месте. Два других танка, лишь слегка задетые огнем, дали задний ход, стреляя из пушек и пулеметов.

Пламя прожгло снег, горела трава, тела танкистов, которые угодили под пули ручного пулемета. Маслянистый густой дым стелился над землей. Михаил Ходырев выпустил обойму из своего самозарядного бронебойного ружья и лихорадочно перезаряжал его, пользуясь тем, что дым горящей огнеметной смеси прикрывает расчет.

Снаряд калибра 75 миллиметров отрикошетил от мерзлой земли в трех шагах от нас. Динамический удар сбил меня и сержанта Павла Шамина с ног, а взрыв раздался позади траншеи. Осколки хлестнули веером, тяжело ранив двух бойцов.

Лейтенант Юрий Савенко выскочил наружу и под прикрытием дыма швырнул бутылку с горючей смесью в танк, застывший метрах в пятидесяти от траншеи. Двое танкистов тушили огонь ручными огнетушителями. Бутылка разбилась, не долетев до машины, а лейтенант, пробежав еще десяток шагов, все же достал Т-3 второй бутылкой с КС.

Но четыре подбитых горящих танка не могли остановить атаку. Остальные машины уже ворвались на линию обороны. Часть танков, не снижая скорости, продолжали свой бег, смяв обе легкие пушки. Другие машины расстреливали из пулеметов бойцов, крутились, смешивая с землей окопы, откуда не успели выскочить красноармейцы.

Самоходка, подойдя вплотную, посылала снаряды и пулеметные очереди вдоль траншеи. Из люка высунулся немец из экипажа и стрелял из автомата в бойцов, пытавшихся взорвать «штугу» противотанковыми гранатами.

Его достал винтовочный выстрел. Теперь можно было подобраться с тыла. В моем огнемете уже не оставалось горючей жидкости, я швырнул под гусеницы увесистую гранату РПГ-41. Приземистая «штуга» массой двадцать четыре тонны крутнулась всем своим паучьим корпусом. Надорванная гусеница лопнула, а короткоствольное орудие выпустило снаряд, который прошел в полутора метрах над головой.

– Где еще гранаты? – кричал я, оглушенный мощным толчком сжатого воздуха.

Замполит Аркадий Раскин протянул было мне противотанковую гранату, но в последний момент передумал и неуклюже полез наверх. Я стащил его вниз. Физически слабо подготовленный и не имевший достаточного боевого опыта, Раскин сразу бы погиб. Он толком не умел ползать по-пластунски, а гранату весом почти полтора килограмма до танка не добросил бы.

Вмешался мой новый ординарец Никита Логунов. Осторожно взял гранату и, прихватив еще одну, пополз к самоходке.

– Рискует парень, – глядя ему вслед, пробормотал Юрий Савенко.

– Пусть себя покажет, – отозвался старшина Сочка, разворачивая ручной пулемет. – Слушай, Василий Николаевич, у тебя кровь из уха течет. Возьми бинт.

Тем временем сержант Логунов подполз к самоходке и бросил обе гранаты, которые проломили броню и, видимо, контузили экипаж. Добили «штугу» бронебойщики, а старшина Сочка срезал пулеметными очередями двоих самоходчиков. Еще один танк мы подожгли бутылками с горючей смесью, но траншеи уже захлестнула волна наступающей немецкой пехоты.

Обычно штурмовые группы продвигались бросками и не слишком спешили лезть под пулеметный огонь и винтовочные выстрелы. На этот раз немцы торопились воспользоваться выгодной для них ситуацией. Под прикрытием нескольких бронетранспортеров, которые вели непрерывный огонь из пулеметов, немецкие пехотинцы сблизились с нами и забросали траншеи гранатами.

Люди гибли один за другим. Андрей Долгов, перехватив гранату, швырнул ее обратно. Но этим атаку не остановишь. Мой ординарец попытался тоже перехватить гранату, упавшую ему под ноги, но она взорвалась в руке. Осколки хлестнули еще одного красноармейца, а сержант Логунов, с оторванной кистью руки и окровавленным лицом, упал да дно траншеи.

Старшина Сочка искал запасной диск для «Дегтярева».

– Все пустые, мать их, – выругался он, доставая из ниши для боеприпасов оставшиеся гранаты.

Я стрелял из ППШ и сумел прижать к земле отделение немецкой пехоты. Очередь крупнокалиберного пулемета разнесла участок бруствера в метре от меня и свалила ефрейтора, стрелявшего из винтовки.

Осторожный и взвешенный в поступках, старшина Родион Сочка бросил несколько гранат и крикнул мне:

– Отходим по траншее.

Наверное, никогда я не был так близко к смерти. Немцы уже заняли часть траншей, седьмая рота погибла почти целиком. Тех, кто пытался убегать, догоняли пулеметные и автоматные очереди.

Несколько брошенных гранат не долетели до нас. Мы вели непрерывный огонь, и фрицы пока не рисковали вставать. Но было ясно, что свои позиции нам не удержать. Михаил Ходырев выдернул затвор противотанкового ружья и отшвырнул его в снег. Взвел автомат и подтолкнул меня.

– Василий Николаевич, выхода нет. Отступаем.

За его спиной взорвалась одна и другая граната. Старший сержант дернулся, из телогрейки полетели клочья ваты, но он устоял на ногах и, подталкивая замполита Раскина, сделал несколько шагов.

– Комиссар, не телись! Что толку, если все здесь ляжем.