Каждый истребитель был вооружен двумя 20-миллиметровыми пушками. Они атаковали ненавистных нам «лаптежников» и открыли огонь с короткой дистанции. Один из «юнкерсов» стал терять высоту и прошел метрах в ста пятидесяти над нами.

Я отчетливо разглядел рваные пробоины на крыльях и фюзеляже. Взбудораженные бойцы стреляли по нему из ручных пулеметов и винтовок.

– Сейчас свалится!

– Долетался, гад, теперь не уйдешь!

Однако наша стрельба с земли по бронированному «юнкерсу» эффекта не дала, а истребитель Ла-5 угодил под огонь спаренной пулеметной установки в задней части кабины бомбардировщика.

Пилот, несмотря на повреждения, добил фашиста. «Юнкерс» рухнул на землю и загорелся. Ла-5, с трудом набирая высоту, рывками уходил на свой аэродром, а второй истребитель продолжал преследовать «юнкерсов». Чем закончился бой, мы так и не узнали, а меня вызвал по телефону Чередник и попросил:

– Сходи к артиллеристам, узнай, что там у них осталось. Замаскироваться как следует не могли.

По штату я подчинялся командованию полка, у меня была отдельная рота. Но мне было самому важно знать, как обстоят дела на ближней батарее.

Я взял ординарца, и мы направились к артиллеристам. День клонился к вечеру, ветер не стихал и дул прямо в лицо. Командир батареи, капитан лет тридцати, встретил меня не слишком дружелюбно – ему было не до гостей.

Бойцы расширяли лопатами воронку, на краю которой лежали десятка полтора погибших артиллеристов. Несколько человек были разорваны прямыми попаданиями. Их завернули в шинели и куски брезента. Получились какие-то большие кульки, пропитанные кровью и перетянутые ремнями.

Я поздоровался с командиром батареи и, желая побыстрее закруглить общение, сказал, что комбат Чередник просил узнать, сколько орудий смогут вести огонь.

– А телефонную связь ему было лень проложить к батарее? – вдруг закричал капитан, дергая запачканной кровью щекой.

– Не дери глотку, я не глухой.

– Шляются всякие, мать их!

– Ты без истерики не можешь? Я тебе не мальчик и с лета сорок первого воюю.

Капитан немного успокоился, мы покурили. Выяснилось, что два орудия выведены из строя, а третье повреждено, но стрелять из него можно.

– Главное, людей много потерял. Погибших ты видел, плюс раненых почти три десятка в санбат отправили. Так и сообщи комбату, а по танкам будешь стрелять из своих ружей. Ты парень боевой, отобьешься.

– Как получится, – со злостью обронил я. – Ты в себя приходи, а то расклеился, словно…

В эту минуту зазвенел полевой телефон. Командир полка Козырев тоже спрашивал о потерях. Капитан вытянулся и стал докладывать.

Я зашагал в роту и по пути завернул к Григорию Череднику.

– Два орудия в исправности. Но командир батареи в себя никак не придет, много людей потерял и две пушки вдребезги.

– Хреновые дела, – отозвался Чередник. – Взвод «сорокапяток» фланг держит, а у меня всего шесть противотанковых ружей да разбитая батарея за спиной. На кого надеяться?

– На себя, – вызывающе сказал я. – У тебя три с половиной сотни бойцов в окопах, гранаты, бутылки с КС.

– Ладно, приумерь злость.

– Ты меня полтора года воспитывал, а сейчас тоже не в себе. Не знаешь, на кого надеяться.

Вечером мы выпили с Сочкой и Ходыревым водки. Бойцы получили по сто граммов и поужинали. Большинство людей я отправил отдыхать. Они набились в землянки и заснули после утомительного рытья окопов в мерзлой земле.

Я долго ходил вдоль позиций. Ветер немного стих. Темная степь сливалась с ночным небом. Где-то вдалеке взлетали ракеты, изредка слышались орудийные выстрелы. В час ночи меня сменил взводный Юра Савенко, а я с трудом втиснулся в набитую бойцами землянку.

Предчувствие жестокого боя в этой степи, где нет укрытий и некуда отступать, не оставляло меня. Но я уже привык не задумываться о завтрашнем дне и вскоре заснул.

Они появились на рассвете. Штук двенадцать танков и самоходных установок на скорости прорезали жидкую линию обороны километрах в двух левее нас. Какое-то время там шла торопливая стрельба, что-то горело (кажется, подбитый танк), но основная часть этой небольшой группы уже прорвалась в наш тыл.

Немного изучив привычки врага, я не сомневался, что танки дождутся основной атаки и ударят в спину. Генерал-полковник Герман Гот в свои пятьдесят семь лет накопил достаточно опыта, который сочетался в нем с решительностью и умением идти на разумный риск. Не зря его приблизил к себе фельдмаршал Манштейн и поставил во главе армейской группы, которой поручалось деблокировать окруженную армию Паулюса.

– Прорвались, – со злостью выругался Михаил Ходырев. – А их всего неполная рота. Что будет, когда основная масса попрет!

Мой старый товарищ стоял рядом со мной, уже готовый к бою. Сбросив полушубок, который мешал быстро двигаться, в короткой, туго перепоясанной телогрейке с кобурой на поясе.

– Накинь полушубок, мороз градусов пятнадцать, да еще ветрище. Задубеешь, пока фрицев дождешься.

– Ничего, мне не холодно.

Мою роту ПТР вместе с взводными командирами частично растащили по батальонам, пришлось снова перекраивать остатки. Первым взводом командовал лейтенант Юра Савенко, вторым – старший сержант Ходырев. Отделение огнеметчиков я держал возле себя, как резерв.

– Когда артиллерию сняли, они сразу и прорвались, – продолжал старший сержант, закуривая самокрутку.

– Выбрали слабое место.

– Я думаю, что и наш участок не самый сильный. Эти ружья с год назад неплохо себя показали, а сейчас у фрицев техника посильнее будет. Хорошо, если пушкари сумеют удачно ударить.

Атака началась спустя час. Танки шли веером, охватывая третий батальон и стык с соседним полком. Впереди шли незнакомые мне тяжелые машины, в которых я вскоре угадал модифицированные «панцеры» Т-4. Кто-то воскликнул:

– «Тигры»! «Тигры» идут!

Слух об этих танках с броней в десять сантиметров и 88-миллиметровыми пушками уже разошелся по воинским частям. Да и в некоторых наших исторических документах отмечалось, что в состав войсковой группы «Гот» входил батальон тяжелых танков Т-6 «Тигр», самых мощных машин на то время. Однако это было не так, хотя танки Т-4 с удлиненными до трех метров орудиями, массивным дульным тормозом и более крупной башней действительно напоминали «тигры».

Я насчитал их штук десять. За ними как всегда шли Т-3, тоже в основном с удлиненными 75-миллиметровками. Приземистые штурмовые орудия («штурмгешютце», или, как их чаще именовали, «штуги»), высотой два метра, порой сливались своим камуфляжем со снегом, их было тоже около десятка.

Нас атаковали без артиллерийской подготовки. Наверное, в этом тоже имелся какой-то смысл. Ход у немецких машин, двигающихся по неглубокому снегу, был почти бесшумный за счет подрезиненных гусениц. Окрашенные в белый с темными пятнами камуфляж бронированные машины появились словно ниоткуда и шли уверенно, примерно на одной скорости, словно огромный единый механизм уничтожения.