тысячи четвертом? Он был тогда молодым человеком, но не подростком. Скажем, от восемнадцати, это минимум, до, ну, тридцати, это самый максимум.

– Почему? Он же компактный такой, а мелкая собака до смерти щенок. У меня знакомые есть, в пятьдесят на двадцать выглядят, если не присматриваться.

Аня подумала еще.

– Текст, рукопись, в смысле, явно не юный автор писал, но и не очень зрелый человек. Графоманы все-таки довольно четко по возрасту различаются, я уже поняла. Детишки, если начитанные, очень закручивают фразы, ни слова в простоте, ни фразы без сравнения, и постоянно цитаты, цитаты. А если неначитанные, там наоборот, очень просто и брутально: он пошел и победил, она была красивая. Зрелый графоман как бы поучать начинает, без выпендрежа, но с таким, знаешь, усталым превосходством.

– А неначитанный если? – спросил Паша заинтригованно.

– А он как раз пытается красивостей нагнать, типа тех, что я цитировала. И вот этот…

Она помолчала, передернувшись и нахмурилась.

– Давай его «Козел» называть, например, – предложил Паша.

Аня, мотнув головой, продолжила:

– Вот этот Недостойский – он точно неначитанный, но подход как бы между совсем молодым и взрослым уже. Чуть сложнее, чем «она увидела, он пошел»; хотя примитивные куски у него самые крутые. Но кринж этот на пафосе: «Бессмысленная старческая немощь гнилой скорлупой выстилала смрадное нутро ее берлоги», каждое слово мимо кассы, – то и дело уже поднимается.

– Предположим. Но когда написано? Пока он здесь убивал, или в других местах, или когда на покой вышел?

– Не позже две тысячи восьмого, «Пламя» тогда закрыли, – сказала Аня. – Вот накануне, видимо, рукопись и пришла. Насколько я поняла, она была в неразобранной корреспонденции. Я первая ее прочитала, думаю.

– И последняя, – сказал Паша. – Книга для одного читателя. Ты чего?

– Ничего. Он так писал, когда Климом притворялся.

– Ясно. Ну вот. А если бы журнал не грохнули, уже тогда кто-то прочитал бы – и сразу понял бы, о чем речь. Тогда же все еще помнили убийства, явно. И нашли бы убийцу.

– Получается, он этого и хотел, – сказала Аня. – Чтобы его нашли.

– Частая штука, – согласился Паша. – Прямо по классике. Насколько я помню, многие серийники прям изнемогают на тему «Возьмите меня, пока я чего страшнее не натворил».

– Куда страшнее-то.

– Страшнее, вернее, обиднее всего знаешь что? – спросил Андрей. – Что мы с тупым мудаком соревнуемся.

– На колу мочало, – сказал Руслан. – Куда уж как тупым. Хотя бы подставу с Такмазой взять. И отпечаток тебе, и запись в еженедельнике, и общение с малолеткой этой. Шпионский заговор какой-то, головоломка. И зачем, главное, – непонятно.

– Это нам сбоку так кажется – головоломка. Разве что в смысле «булыганом по башке». Потом выяснится, вот вспомнишь мои слова, что больной мудак наугад камни разбрасывает. Мы просто не все камни видим, а каждый десятый из них, поэтому ни траектория, ни процесс непонятны. А он просто как, не знаю, загашенный алкаш или торчок, который, сука, бутылки по кухне расставляет зигзагом и гордится, что не ебаться какую загадку сочинил. Это не загадка, а просто выпердыш жидкого мозга. Что у него, что у этого.

– Только этот не бутылки, а трупы расставляет, – сказал Руслан, чтобы сказать хоть что-нибудь. Горячность начальника его напрягала.

Андрей вздохнул.

– Так это вся жизнь такая. Халк иначе действует, что ли? Или любое начальство, хоть у нас, хоть в Штатах, хоть на Марсе. Чего-нибудь навернут по всем фронтам, фронтально смотришь – фигасе размах, а в профиль если – фе. Ни ума, ни фантазии. Сами-то они тоже считают, что это пиздец умно и пиздец интересно. На самом деле ни то, ни другое. Но приказано исполнять.

– А между убийствами в Сарасовске и в других регионах большая пауза была? – спросила Аня.

– Не знаю, – сказал Паша и сделал пометку в блокноте. – Выясню. А что?

– В рукописи действие происходит в одном городе – очевидно, у нас только. Значит, впрямь в седьмом-восьмом писал.

– А чем кончается?

– Да ничем, – с досадой сказала Аня и смутилась, ведь досада была не сыщицкой, а читательской.

Открытые концовки ее возмущали, а слитые – бесили.

– Лирический герой понимает, что после очередного убийства может решительно всё, и идет, как же там… Что-то типа «Водружать себя на роль не грязного слуги, а беспощадного хозяина».

– Круто. А куда идет-то?

– Да кабы он еще нормально… А. В змеиную яму почему-то. Он два раза ее упоминал.

– Дебил, – сказал Паша с отвращением, помялся и все-таки спросил: – Ань, а я так же херово пишу?

– С чего это? – удивилась Аня. – Ты ж рабочие тексты делаешь, а не вот это всё, выпендрежное. У тебя всё по делу. Ну, в основном.

Последнюю фразу она приглушила, но сдержать явно не смогла.

– Ну а если бы книгу… – начал Паша и решительно оборвал себя: – Ладно, проехали. Давай с другого конца зайдем. Можешь основное содержание по памяти восстановить? Эпизоды, зацепки, герои, имена там. Чисто фактурную сторону, так сказать.

– Что ж я, дура, правда на машинку ее не отдала сразу… – сказала Аня горько. – Давай попробуем.

Паша с треском выгнул обложку блокнота и приготовился писать. А Аня совсем горько добавила:

– Что ж я, дура, не выкинула ее сразу.

– Может, испугалась, выкинула, – предположил Руслан.

– Чего там выкинула, – сказал Андрей раздраженно. – Нечего было выкидывать, вот и всё. Не было никакой рукописи. Девка всё придумала, чтобы внимание к себе привлечь.

– Наташа же видела, ты говоришь.

– Наташка видела то, что ей девка показала, – пояснил Андрей. – А показала то, что сама и смастерила. Узнала про… ну, про историю некоторые подробности, сымитировала рукопись, нафигачила фрагмент…

– Какой фрагмент, там же папка целая вроде.

– А кто эту папку видел? Может, там в самом начале только связный текст, а дальше бред какой-нибудь, как в этом, «Сиянии», смотрел?

Руслан пожал плечами.

– Дожили-2. Мемасики-то видел, где Николсон топором дверь рубит? Вот. А до того он 24–7 одну и ту же строчку печатал. Зуб даю, в рукописи такая же фигня: сперва страниц двадцать настоящего текста, а потом «Бедняга Джек не знает веселья». Поэтому девка Наташке ее толком и не показывала. И на перепечатку не отдала поэтому.

– Ты еще скажи, девка к убийствам причастна. Ей сколько было – три, четыре? Хозяйка куклы Чаки, блин.

– Ну, этого я не говорил. Кто вообще сказал, что рукопись убийца написал? Даже мелкая сама этого не говорила, наглости не хватило. А то я бы ей…

– А если все-таки убийца? – спросил Руслан.

Андрей утомленно прикрыл глаза, открыл их с явной неохотой и сказал:

– Ну тогда тут не нормальные следаки