– Может, хватит курить?

– От дурных привычек избавиться нелегко. – Пыляев виновато улыбнулся, но сигарету не затушил. – В 1836 году некий купец Полушкин женится на дочери немецкого барона, мезальянс страшный, но, видимо, ситуация была не в пользу барона, и господин Полушкин получил титулованную жену, а барон – богатого зятя и возможность оплачивать карточные долги. В качестве свадебного подарка купец преподнес невесте рубиновый гарнитур. Ну, ожерелье, браслет, серьги – это гарнитур называется?

– Кажется… – У меня подобной роскоши никогда не было. Вот Аделаида Викторовна точно в курсе, она украшения любила и поучала ее постоянно: «Единственный камень, который может себе позволить девушка, – это жемчуг…» Правда, жемчуга у меня тоже не было, да и зачем, скажите, домохозяйке, которая никуда не выходит, жемчуг? Вот и Гошик так считал, все украшения покупались исключительно для Аделаиды Викторовны и в соответствии с ее вкусами. Странно, но раньше меня такое положение дел вполне устраивало, а теперь чувствую себя обделенной. А Дамиан что-то говорит, ах, да, он рассказывает про рубин, а я в прошлом копаюсь, нашла время.

– На колье крепилась подвеска с огромным рубином в форме сердца в окружении мелких изумрудов, выглядел гарнитур богато и полностью соответствовал вкусам Полушкина. Кстати, по неподтвержденным данным, прадед купца, с которого и начинается история семейного благополучия Полушкиных, был человеком лихим и стартовый капитал заработал не где-нибудь, а на большой дороге. Понимаешь, о чем я? Слухи слухами, но спустя месяц после свадьбы купец и его молодая супруга были зарезаны в собственном доме. Ограбление. Среди прочих вещей убитая горем сестра купца недосчиталась и хваленого гарнитура. Кстати, преступление удалось раскрыть – банду задержали в рекордные сроки, гарнитур нашли, весь, кроме подвески с рубином.

– Он опять исчез?

– Точно. Вплоть до 1931 года, когда при ликвидации одной ничем не примечательной церкви в числе прочих ценностей был конфискован «камень красный в количестве одна штука». – Последние слова Пыляев произнес нарочито бодрым «комсомольским» голосом, и я снова рассмеялась.

– Мне нравится, когда ты смеешься, – тихо сказал он, а мне сразу стало неудобно, и смех исчез. На что он намекает? Гошик утверждал, будто я ржу как лошадь, вместо того, чтобы, как и положено воспитанной молодой даме, вежливо улыбаться или, на крайний случай, радовать собеседника «звоном колокольчиков». Насчет звона Аделаида Викторовна придумала, вычитала в каком-то романе и начала тренироваться. А я никак не могла понять, смех – это смех, при чем тут колокольчики.

– Пигалица, ты меня вообще слушаешь? – Похоже, Пыляев немного обиделся, ну и правильно, сидит тут, распинается, а я, вместо того чтобы слушать и вникать, в облаках витаю.

– Слушай, а почему ты меня все время Пигалицей называешь?

– Привычка. А ты меня Хромым Дьяволом окрестила.

Я поперхнулась чаем, не думала, что он знает. Стыдно, Мария Петровна, ой как стыдно.

– Лестное сравнение, – Димка лениво потянулся, точно кот под теплыми лучами весеннего солнца.

– А с камнем что было?

– С камнем? В общем-то ничего, снова пропал. Того комсомольца, который руководил сносом церкви, арестовали по обвинению в сочувствии к врагам народа, а потом и саботаж пришили, и работу на иностранную разведку, но, самое интересное, рубина при нем не обнаружилось, а спросить, куда же предатель дел социалистическую собственность, не успели – парень повесился в собственной камере. Арестовали всю семью, но безрезультатно, камень как в воду канул. Любит он такие штучки.

– И снова появился только сейчас.

– Не только… Ну… В общем, думаю, ты имеешь право знать. Рубин не исчез, то есть исчез, но не совсем.

– Это как?

– Ну… Мне мать рассказывала… Скорее всего, очередная легенда, но…

– Димка, говори нормально!

– Когда того парня арестовали, то он успел проглотить камень, а в камере камень вышел…

– Как вышел?

– Машка, не глупи, – разозлился Пыляев, – обыкновенно, вследствие хорошей работы органов пищеварения.

– Гадость какая! – Весь романтический ореол, окружавший проклятый рубин, моментально испарился, стоило мне подумать о работе органов пищеварения.

– Пигалица, ты как ребенок, у человека был единственный шанс сохранить добычу, и он им воспользовался. Хвалить надо за находчивость.

– Много она ему помогла. – Я понимала, что Дамиан прав, и возражала лишь из принципа.

– Не помогла. Согласно легенде, перед тем как повеситься, парень устроил в камере тайник, куда и спрятал рубин.

– А потом тайник нашли, – догадалась я.

– Совершенно верно. Другой заключенный, которому удалось не только выйти на свободу, доказав собственную невиновность, но и вынести камень. Этим заключенным был мой прадед.

– Твой… кто?

– Прадед. Отец моего деда. Или дед моей матери, если тебе так понятнее. Ему хватило ума никому о находке не рассказывать. Лишь когда старику стукнуло девяносто, он передал камень внучке, он считал, что она достаточно благоразумна.

– Анастасия Павловна ничего мне не говорила… – Я запнулась. А с какой стати она должна была мне что-то говорить? Кто я? Совершенно чужой человек, а рассказывать чужим людям о семейных сокровищах не рекомендуется.

– Если ты думаешь, что камень у меня, то вынужден тебя разочаровать – я его в глаза не видел, только фотографию. И рисунки.

– А где? – Меня буквально трясло, неужели хваленая золотая лихорадка? Нет, в конце концов, я не имею никакого права на рубин, если он и существует, то принадлежит Димке.

– Моя мать, – Пыляев усмехнулся, – очень сильно любила моего отца и сделала ему царский подарок.

– Ты хочешь сказать…

Он кивнул.

– Не может быть!

– Может. Видишь ли, Машенька, в те далекие коммунистические времена людей учили, что настоящие ценности выражаются не в дензнаках. Любовь – это ведь навсегда. Романтично. Благородно. А деньги… О них даже думать неприлично. Да и мама надеялась, что… В общем-то, это и неважно. – Димка потянулся за сигаретой, но я успела перехватить пачку. Хватит, будем бороться за здоровый образ жизни.

– И ты не пытался…

– Нет. – Он мне даже договорить не дал, сказал, как огрызнулся, чувствую, пора менять тему.

– Не хочешь говорить?

– Не хочу. – Что ж, на свой честный вопрос я получила честный ответ.

– Но буду, – спокойно добавил Пыляев, – ты же все равно не отстанешь? Только, Пигалица, я тебя умоляю, воздержись от вопросов, ладно? Тема для меня больная.

– Клянусь! – Я торжественно подняла правую руку, как это делают свидетели в американском суде. А Пыляев серьезен, как никогда, хмурится, лоб морщит, не то вспомнить что-то пытается, не то, наоборот, гонит неприятные мысли прочь.