Не обращая внимания на его ворчание, Данилов позвонил Менчику и после церемонных извинений за беспокойство в выходной день получил мобильный номер профессора Раевского. К чести Евгения Аристарховича, нужно отметить, что номер он сообщил без лишних вопросов. Надо, значит надо — получите!

Дозвониться до Раевского удалось с первой же попытки.

— Здравствуйте, Геннадий Всеволодович! — бодро сказал Данилов. — Это доцент Данилов, Владимир Александрович. Вы должны меня помнить, ведь не далее, чем…

— Я понял кто вы, — сухо оборвал Раевский. — Чем обязан?

— Очень хотелось бы с вами встретиться, Геннадий Всеволодович! — Данилов постарался придать голосу как можно больше задушевности. — Могу явиться к вам в понедельник в больницу, но мне почему-то кажется, что вы предпочтете встретиться на нейтральной территории…

— Если вы собираетесь шантажировать меня так же, как Снежану Артемовну…

— Вы можете прийти не один, — также задушевно продолжал Данилов, — и можете записывать наш разговор на камеру или диктофон. Выбор места встречи за вами, только хотелось бы не откладывать ее до позднего времени.

— Ровно через час на Чистых прудах у памятника Грибоедову! — сказал Раевский и отключился.

Место для встречи было выбрано умно — кругом уйма народу, можно не опасаться какого-либо зла от коварного доцента Данилова. Опять же — есть, где присесть, ведь на ходу разговаривать не очень удобно.

Профессор явился на встречу в одиночку и за пять минут до назначенного времени. Данилов уже с четверть часа любовался памятником. Умели же люди раньше делать красиво! Не то что нынешние какашки на Болотной площади…

— Это я вам звонил, Геннадий Всеволодович, — сказал Данилов, подходя к озирающемуся по сторонам Раевскому.

Ничего не ответив, Раевский направился к ближайшей свободной скамейке, уселся на нее и выжидательно посмотрел на Данилова. Данилов сел рядом, но не очень близко.

— Что вам от меня нужно? — нервно поинтересовался Раевский. — Предупреждаю сразу, что шантажировать меня бесполезно! Я, знаете ли, не из тех…

— Боже упаси! — притворно ужаснулся Данилов. — Как можно? Я просто хотел посмотреть вам в глаза…

— Давайте обойдемся без этой ненужной лирики! — потребовал Раевский и демонстративно отвернувшись, стал смотреть на памятник.

— Это не лирика, Геннадий Всеволодович, а суровая правда жизни, — сказал Данилов, уже без наигранного радушия. — Я знаю, что Сапрошин не виноват…

— Вы можете думать все, что вам вздумается! — тихо отчеканил Раевский, продолжая созерцать памятник. — Мне от ваших дум ни холодно и ни жарко!

— Я знаю, что Сапрошин не виноват, — повторил Данилов. — Шполяк врет, а аппарат на самом деле был полностью исправным. Знаете, какую ошибку вы допустили?

Раевский ничего не ответил.

— Вы слишком тщательно прятали концы в воду, Геннадий Всеволодович. И изрядно при этом наследили.

— Что вы имеете в виду? — Раевский обернулся к Данилову и начал сверлить его неприязненным взглядом.

— Я имею в виду затею с ремонтом исправного аппарата, — объяснил Данилов. — Подозреваю, что его ремонт был сделан только на бумаге. Но при этом оплачен живыми бюджетными деньгами… Ай, как нехорошо обкрадывать государство…

Данилов сокрушенно покачал головой и встал.

— Это все, что я хотел вам сказать, Геннадий Всеволодович, — объявил он. — Ответка прилетит, ждите!

«Твою последнюю фразу можно истолковать как угрозу! — тут же забеспокоился внутренний голос. — Мало ли что можно считать ответкой!».

«Я имел в виду „unicuique secundum opera eius“»,[57] — пояснил Данилов, шагая к входу в метро.

«Скажи что-нибудь еще на латыни! — заерничал голос. — Ты же когда-то сборник афоризмов наизусть выучил!».

— Feci quod potui faciant meliora potentes![58] — вслух сказал Данилов.

— Factum est factum![59] — ответила шедшая навстречу девушка.

Москва — город высокой культуры, жители которого владеют не только живыми, но и мертвыми языками.

Из статьи Арсена Жамаракова «Доктор Хайд нашего времени», опубликованной в «Московском пустословце» 11 мая 2022 года:

«…Те, кто застал, хорошо помнят медицину лихих девяностых годов, а вспоминая — всякий раз вздрагивают. Первый в своей жизни гонорар я получил за статью о ныне не существующей 63-ей больнице, в приемное отделение которой однажды самотеком обратился вице-мэр Саранцев, бывший правой рукой Человека в кепке. Утром, когда Саранцев подошел к ожидавшему его служебному автомобилю и открыл дверцу, раздался взрыв. Водитель в это время курил снаружи и потому остался жив (курение, как видите, иногда не убивает, а спасает). Саранцев тоже остался жив, но был контужен и получил кое-какие травмы. Водитель довел его до приемного отделения 63-ей больницы, которая находилась буквально напротив дома вице-мэра.

Представьте такую ситуацию. Вы — врач или медсестра приемного отделения. К вам приходят двое мужчин, пострадавших при взрыве. Одежда в лохмотья, волосы опалены, на коже — ожоги и мелкие раны, нанесенные осколками стекол. Сотрясение головного мозга? Вполне вероятно! Травмы внутренних органов? Очень может быть! Ну а наличие шока не вызывает никаких сомнений… Короче говоря, люди сильно нуждаются в срочной медицинской помощи. И непростые, надо сказать, люди, а правая рука хозяина Москвы и его водитель, он же — телохранитель.

Что с ними сделали и какую помощь им оказали?

(Запишите свой вариант на бумажке и сравните с тем, что прочтете дальше).

Практически никакую. Их уложили на кушетки в приемном отделении и вызвали „скорую помощь“ для перевозки пострадавших в институт имени Склифосовского, потому что в шестьдесят третьей больнице не было ни хирургии, ни травматологии. Весь персонал приемного отделения во главе с заведующим вышел на улицу для того, чтобы посмотреть на искореженные останки автомобиля и обсудить происшествие.

„А помощь оказать?“, спросите вы.

Такой же вопрос задал заведующему отделением пострадавший водитель, который находился в более лучшем состоянии, нежели вице-мэр.

„Сейчас „скорая“ приедет и все сделает“, „успокоил“ тот.

Приехавшая „скорая помощь“ ничего делать не стала. Бригада просто загрузила пострадавших в машину и отвезла в Склиф.