человеческой жизни, проведенной как собственные поминки. Он представил далекие земли, высокие горы, могучие армии, которые ему придется наблюдать перед собой, – и все это величие Илии никак не касалось.

– Мальчик мой, родной, Илюша, – обращение из ее родного языка вернуло Илию в гостиную дома. Она называла его так редко, давно, в самом детстве и шепотом. Стеснялась этой формы имени так же, как и своего настоящего. Лесли продолжила: – Как я измучилась. Я постоянно думала, что можно сделать. Спрятать тебя от всех? Оттянуть день, когда это случится? Я думала, что могу держаться и поддерживать тебя. Ведь тебе нужны силы, чтобы все пройти… чтобы.

Она разревелась. Просто выла в сырую ткань платка. От надрывного женского плача Илия притих. Сел рядом на софу.

– Что мне делать, мама?

– Прожить жизнь так, как тебе хочется. Успеть все сделать… до того, – она повернулась к сыну.

– Ты говоришь со мной так, будто я смертельно болен. – Она помотала головой. – Мне не нужен опиум.

– И у меня нет лекарства. Мне жаль, дорогой, мне так жаль…

– Но я не умираю. И я не болен, – решительно заявил Илия. – Зря я приехал.

Не хотелось хлопать дверьми, собирать в ночи вещи, будить Тристана и сбегать. Дома не должно быть так плохо, чтобы сыновья подумывали отбывать первым поездом на войну. Восемнадцать лет – прекрасный возраст, чтобы сесть на «Рэнк Фрэнк» и уехать, не оставив записки. Роскошь бунта для тех, у кого много времени. Но вдруг у Илии его совсем не оставалось?

Антракт

На улице играл струнный квинтет. Пять музыканток были одеты в мужские концертные костюмы-тройки и фетровые котелки. Привычная картина в тылу: вокруг значительно больше женщин, нежели мужчин. Илию неприятно поражал этот неестественный перевес. Хотя в отпуске он сам чаще встречался с высокопоставленными лицами, подавляющая часть которых были мужчинами, учительницы, продавщицы, экскурсоводы, распорядительницы в кафе и кинотеатрах, машинистки, служащие банка, заводские рабочие – почти все они были женщины.

Илия рос в мире, где его ровесники не знали такой беды. Девушкам всегда находились партнеры для танцев, а шкафы перед раздевалками были поделены поровну между мальчиками и девочками. Правда, когда потребовалось найти гувернера для Илии, это представилось возможным только благодаря рекомендациям друзей министра, и тот учитель оказался молодым. В поколении старше сорока было гораздо больше женщин.

Сейчас, когда Илию почти обманом бывшая преподавательница затащила на вечер встречи выпускников буквально на час, он увидел реальность, настигшую вчерашних школьников. Парней не было. Не явился никто, кроме Илии, и не оттого, что им не нравились сентиментальные мероприятия, а потому, что все они находились на фронте или их уже не было в живых. Илия спросил Стефани, где Роб. Она назвала городок на Новом фронте, поведала, что они поженились в его единственный отпуск, и погладила свой округлившийся живот. Илия сердечно поздравил ее. Рука Стефани с мозолями на верхних фалангах и не отмывающимися чернилами под ногтями, лежащая поверх рассыпанных в мелком узоре маргариток на бежевом платье, показалась далеким маяком простой неприхотливой жизни, мимо которой проплывал Илия. Он мог только взглянуть на свет вдалеке и продолжить свой путь, отягощенный бурями и штормами. «Напиши ему, я поздравляю вас!»

Он сбежал со спонтанного девичника, протиснулся сквозь жернова шуршащих друг о друга юбок в медленных танцах, честно сославшись на съемки у мадам Поузи. Экстравагантная режиссер была самой знаменитой из кинематографистов на всем Абсолюте. От нее пахло тяжелыми духами, крепкими сигаретами и театральным закулисьем. Мадам была одновременно царственной и угловатой. Даже фасоны одежды стремились сохранить и приумножить выразительную геометрию ее фигуры. Грубоватые мещане не любили ее богемный шлейф струящихся тканей и элегантных скандалов настолько же, насколько боготворили ее шедевры. Илия не удивился тому, что биографический фильм о преемнике поручили ее команде.

– Илия Гавел, – пропела она по слогам. – Что же мне с тобой делать?

Она оценивающе рассматривала каждую часть его образа, иногда бесцеремонно одергивая хлястик его ремня или лацканы.

– Министр культуры и просвещения настоятельно подсовывал мне сценарий со взятием окопного городка и… ну, вроде подвигом.

– Фу. Бездарно, – оценила она и поджала губы. – Нет. Людей уже тошнит от войны. Покажем тебя живым человеком.

– Ясно. А как это?

Она делано засмеялась и рассеяла табачный дым перед багряным контуром губ.

– Какой материал! Лепи – не хочу! Да и фактура превосходная. Ладно! Мой драматург пришлет тебе текст вечером. Прочти. И приезжай по указанному на последнем листе адресу завтра к обеду вместе с невестой, моншер, – она затушила сигарету и пошла в сторону выхода.

Еле сдержавшись, чтобы не закашляться, Илия переспросил:

– С Гислен?

– Да, если ты, конечно, не поменял избранницу, ничего нам не сказав, – бросила она, даже не обернувшись.

Наутро шофер привез пару по адресу Лореттов. Сценарий возвращал их в день знакомства. Гислен до дрожи переживала и твердила, что не готова становиться киноактрисой. Илия успокаивал ее тем, что фильм будет документальным. Маленькие розовые бриллианты поблескивали в ее сережках, бросая солнечные точки на скулу по соседству. В перерыве между съемками она надевала шляпу с большими полями, хотя спустя несколько часов ее нос и щеки успели покрыться загаром в тон камешкам в ушах. Мадам Поузи велела снимать их проходку от крыльца усадьбы и вдоль садовых тропинок. А в лабиринте из живой изгороди нашлась равномерная тень, где Илия и Гислен давали интервью.

– Каковы ваши планы? Естественно, те, что вы можете раскрыть, – озвучил вопрос журналист.

Илия задумался на мгновение и тут же ответил:

– Наверно, такие же, как у всех солдат – вернуться.

– О, это трогательно. Но как же ваша особая миссия? Вы можете что-то рассказать об этом?

– Это часть плана. – Илия задумчиво закусил щеку изнутри, и от этого его лицо напомнило древний памятник. – Я точно не смогу вернуться, если не сделаю все, что должен сделать.

– Чудо поднявшегося в атаку заброшенного танка «Ужас»…

– Без комментариев, – отрезал Илия вежливо, но беспрекословно.

Когда они закончили съемку очередного кадра, где Гислен перечитывает письма Илии с фронта, мадам Поузи громко хлопнула в ладоши, ознаменовав удачный дубль.

– Прекрасно! Снято. Теперь сцена поцелуя: снимаем у фонтана.

И съемочная команда засуетилась, перетаскивая аппаратуру к указанному месту.

– Простите, чьего поцелуя? – спросил Илия, покрутив пальцем в воздухе, словно ища претендентов на исполнение режиссерской задачи.

Мадам Поузи посмотрела на него, как на ребенка, задающего совершенно глупые вопросы с очевидными ответами.

– Полагаю, что вашего с Гислен. Хотя если у вас есть коррективы… – она моментально отвернулась, давая понять, что никаких возражений она