Царь

Мужичок на остановке явно не в себе.

Есть такие признаки, они всем известны. Поднятые плечи. Походка. Характерная суетливость. Мимика и не присущая даже детям широкая глупая улыбка, страшная в сочетании с взрослым остановившимся взглядом. Все это сразу говорит – псих.

Образ дополняет расстегнутая одежда. Все нараспашку – и куртка, и рубашка, из–под которой светилась волосатая грудь с нательным крестом. Мятые, с отвисшими колеями, прямо–таки жеваные брюки родом из семидесятых. Неожиданно яркие, белые с оранжевым кроссовки заляпаны грязью.

– Блаженны… Блаженны нищие духом, ибо приедут в царствие… – Мужичок путается в словах Писания, но то, что он бормочет, вполне разборчиво. – Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю… И несть им числа, но – Диаволъ!..

Отчетливо слышен даже твердый знак на конце слова, что по определению невозможно. Псих выскакивает из–под навеса на тротуар, задирает руку вверх, да так и застывает. Костлявое запястье с краем старой выцветшей татуировки то ли грозит небу, то ли призывает его к чему–то.

Прохожие обходят мужичка, как неживого. Как статую, внезапно возникшую на пути. Жизнь в большом городе быстро учит не обращать внимания на дураков, если они не пристают. Здесь и на умных-то времени не хватает.

– Аз есмь царь земной и небесный! – вопит мужичок неожиданно густым церковным басом. – Уверуйте, сволочи!

Пара идущих навстречу школьниц с непременными наушниками поверх вязаных шапок отскакивает в сторону. Тетка уставшего вида с ашановскими пакетами в руках морщится, но проходит рядом. Чтобы свернуть ее с пути потребуется нечто куда солиднее царя. Пусть даже земного и небесного. Старушка, идущая следом, крестится и матерится одновременно.

Тоже особенность, кстати. Местная примета.

Мужичок опускает голову, весь как-то сникает и плетется к лавочке, с которой я наблюдаю за представлением.

– Нормально так? Пойдет? – плюхаясь рядом со мной, спрашивает он. Голос теперь самый обычный, без блаженных интонаций, да и лицо разгладилось, становясь обычной неприметной физиономией сорокалетнего мужика.

Не очень здорового и заметно пьющего.

– Ну… Больше бы экспрессии, – тяну я в сомнении. – За руки можно схватить кого-нибудь. А мимика – хороша, Виктор. Очень даже!

– За руки – нельзя. Побьют, – коротко отвечает Витек.

Я немного думаю и согласно киваю.

– Да нормально! В целом – убедительно.

Мужичок молча застегивается. Видимо, замерз. Настоящие сумасшедшие босиком по льду ходят, а ему, конечно, прохладно.

– Сергей Сергеич…

– Да? – не отрываясь от изучения прохожих, откликаюсь я.

– Я уже спрашивал, но так чего-тои не допер. Вот вы мне платите вторую неделю, верно?

– Три тысячи в день. Мало?

– Нет, нет! Что вы! Нормально. Меня устраивает. Я про другое хотел спросить. Что вы актера не наняли? Ну, это… Профессионального.

– Зачем?

Витек, как они говорят, зависает. Даже пальцы, сжимающие язычок молнии, останавливаются посередине груди, словно он собрался перекреститься, но забыл как.

– Так, это… У него лучше бы вышло, вот!

– Виктор, мне не нужно лучше. Вполне достаточно видеть вас. И как на вас реагируют все эти люди. Вы играете бездарно, но в этом есть своя честность. В общем, это – то, что мне сейчас нужно.

Витек наконец-то застегивает куртку под горло.

– На сегодня закончили?

– Пожалуй, да. Так хочется выпить?

– Ага, – он совершенно по–детски светлеет лицом. – Вы же не против?

– Помилуйте, Виктор! Вы – взрослый человек. Да еще на честно заработанные деньги… – Три тысячных бумажки меняют хозяина. – Я только за. Завтра здесь же, в одиннадцать.

– Спасибо, буду!

Он вскакивает с лавочки, засовывая гонорар в карман, кланяется и почти бегом направляется в сторону виднеющегося за домами здания вокзала. Там масса мест, где можно удачно инвестировать деньги в завтрашнее похмелье. Лысые по осенней поре деревья равнодушно машут ему вслед ветками.

Я некоторое время сижу, разглядывая прохожих.

Теперь, лишенные раздражителя, они скучны и сливаются в общую массу. Слипаются, как позабытые теперь карамельки в железной банке, проглядывая через общую глазурь разноцветными пятнами.

Встаю, и, тяжело опираясь на трость, иду в гостиницу. Сегодняшние наблюдения помогут мне написать еще пару страниц бесконечной книги о единственном достойном предмете размышлений.

О людях.

В коридорах гостиницы пусто: не сезон для туристов. Редкие командировочные сейчас трудятся, проверяя и пугая местных коллег, или, наоборот, перенимая их опыт и набираясь мудрости. В любом случае, они – не здесь. От моих шагов и даже стука палки нет эха, его впитывает казенный сероватый ковролин.

Номер аскетичен, как и все в моей кочевой жизни. Кровать, стол, стул, шкаф. И привычное зеркало на привычном месте – овальный портал в такую же комнату в ином мире, где моя левая рука станет правой и наоборот.

Больше там ничего не изменится.

С удовольствием выпиваю стакан минералки, открываю ноутбук и продолжаю с того места, где от усталости и нехватки материала остановился вчера вечером. Труд бесконечен, как и всякая по–настоящему масштабная работа. Он должен будет открыть людям глаза на них самих. Стать тем самым раздражителем, который только и способен что-тов них изменить, заставить разъединиться и выйти из железной коробочки…

Всего пара строчек, как меня прерывает резкий треск телефона. В таких гостиницах уже непривычные для современного человека проводные телефоны – по–прежнему вещь обыденная.

– Слушаю вас. – Я давно научился необязательной вежливости, это иногда помогает располагать людей к себе.

– Здрасте! Вы с девочками отдохнуть не желаете? – бойкий девичий голосок. Саму ее, что ли, вызвать…

– Идея не лишена интереса, – так же вежливо продолжаю я, с удовольствием слушая паузу. Бойкая переваривает фразу, примеряя ее в голове, как джинсы – подойдет или нет.

– Отлично! Тогда к вам сейчас подойдет молодой человек, покажет варианты. С ним и договоритесь. Приятного отдыха!

Я опускаю трубку.

Вот и мой раздражитель добрался, не все же эксперименты ставить, придется отрабатывать карму. Можно было отказаться, но следует прислушиваться ко всем знакам и сигналам. Так надо.

Молодой человек оказывается не так уж молод. Лет тридцать пять, если на вид. Из–за его широких плеч искусственно улыбаются три барышни.

– Классика, минет, с резинкой, полторы за час. Три часа – четыре штуки, – привычно бубнит он, окинув взглядом номер. – Выбирайте: Снежана, Анжела и Леночка.

Меня подкупает Леночка, не ставшая придумывать себе псевдоним. Чисто внешне все три женщины примерно одинаковы с точки зрения эстетики: яркая косметика, немного уставшие видеть чужие половые органы глаза, кофточки-юбочки в одном задорном стиле.

– Пожалуй, пусть будет Леночка. На три часа достаточно.

Молодой человек берет деньги и уводит с собой невыигрышные номера.

– Располагайтесь, прошу! Будете шампанское? – Леночка стоит посреди номера, словно не знает, зачем пришла. Пьяная, что