— И еще одно мне в тебе очень не нравится, — сказал отец. — Ты лентяй. Ты страшный лентяй. Целыми днями валяешься и мечтаешь. Ты неспособен заниматься мужской работой. А твоя привычка принимать ванну смешит всех окружающих. Неужели я столько лет надрывался для того, чтобы произвести это? Ты же просто жалкий тип. Может быть, ты cabrone? Признайся, ты гомосексуалист?

— Папа, — ответил он, — я не гомосексуалист. Я самый настоящий мужчина.

— Никакой ты не мужчина. Мужчина должен быть динамичным. Он заставляет события происходить своей волей, своей силой...

— И пресмыкательством перед североамериканцами из «Юнайтед фрут».

— Да, это верно, я вкалывал на гринго но лишь для того, чтобы заработать деньги, а на них купить землю, выстроить этот дом, жениться и произвести на свет всех вас никчемных детей. И чтобы было откуда позаимствовать трактора. Где бы мы были без их тракторов? Сеньор Дженнингс только улыбался, когда не видел своих тракторов, и никогда не требовал их назад, пока я не завершу пахоту.

— Щедрость американцев восхищает и изумляет. Они пришли на наш остров, отобрали его у нас, развратили и унизили нас, а ты благодарен им за то, что они позволяют тебе время от времени заимствовать трактор!

— Ну и что из того? Настоящий мужчина бывает благодарным. Ему знакомо это чувство. Он не бывает мелочным, эгоистичным и безразличным. А ты именно такой. Я должен был заставлять тебя работать по-настоящему. Это моя величайшая ошибка и мой позор. Ты никогда не трудился. Я обязан был заставить тебя носиться, как последнего пса, и сделать из тебя мужчину. А ты вырос женщиной.

— Я не женщина. Я еще не сделал окончательный выбор, но, клянусь тебе, у меня есть достойное предназначение.

Дом был большой, но очень неказистый. В нем было полно собак, ружей, кошек, цыплят, грязных ботинок, измятой одежды, книг, одеял и частей лошадиной сбруи. Правильнее было бы назвать его сараем, разгороженным на комнаты, в которых стояли кровати, но и таким он полностью устраивал Анхеля, отца Фиделя, поскольку являлся подлинным воплощением его мечты — большим домом, выстроенным в большом мире, вне сырых джунглей. Впрочем, оттуда то и дело забегали животные, и свою невзрачность дом нес даже с какой-то гордостью, будто желая показать, что его обитатели — соль этой земли. Места были дикие, и эта дикость проявлялась в привычках местных жителей: даже жена хозяина всегда ходила с ружьем и звала детей к обеду выстрелами в воздух.

Снаружи — не со всех сторон, но кое-где — были видны джунгли, а за джунглями вздымались к небу сквозь облака пики Сьерра-Маэстры, отдаленные и недоступные. Там можно было спрятать армию, и никто ее не нашел бы.

— Чем ты сегодня занимался? — требовательно спросил отец.

Он любил свары и драки. Это было его излюбленным развлечением. Он работал, он дрался, он делал детей, а потом забывал о них — из этого и состояла его жизнь.

— Папа, я уже говорил тебе, что у меня отпуск. Я отдыхаю.

— Ты мог бы помочь мальчишкам пропалывать сахарный тростник.

— Я адвокат и мыслитель, а не рабочий с тростниковой плантации.

— Твоя мать говорит, что утром ты плавал и днем играл в бейсбол.

— Я прекрасно играю в бейсбол. Так почему бы мне не заниматься тем, что мне нравится? Дети меня любят.

— Ты все время лжешь им и всегда оказываешься героем в своих собственных рассказах. Но никто, кроме тебя самого, не скажет о тебе доброго слова.

— Я стану героем, отец.

— Вот еще, героем!

— Завтра с утра я буду ловить рыбу, а днем возьму ружье и отправлюсь на охоту. Томас сказал, что возле Сьерра-де-Маяри видели кабана.

— Пока я тревожусь из-за цен на сахар, думаю о кампесинос[47]и здоровье их семей, о том, протянет ли генератор еще год, о том, что топливо дорожает, а североамериканцы начали делать дешевый химический сахар, ты только спишь, охотишься и пьянствуешь и больше ничем не занимаешься! Сам Бог устыдился бы такого сына.

Старик плюнул в камин, но промахнулся.

Он ловил рыбу, он охотился. Он поймал шестнадцать морских окуней в компании старого кампесино Хосе, который жил так долго, что, по его утверждению, собственными глазами видел, как американцы удирали с холма Сан-Хуан, и любил развлекать малышню этими историями. Днем он пошел на охоту, и собаки загнали кабана в трясину, а он застрелил его из старой ковбойской винтовки. Животное билось и визжало, умирая, но все же умерло, и довольно скоро, поскольку молодой человек делал почти все, за что ни брался, с небрежной легкостью и точностью, и стрельба была как раз одним из таких дел.

Он собственноручно разделал кабана: вспорол брюхо и выпотрошил, извлек раздутые кишки и вытащил их голыми руками, перемазавшись кровью, непереваренной пищей и дерьмом. Внутренности он бросил в лесу, а тушу взвалил на спину и притащил домой, не обращая внимания на то, что весь испачкался в крови. Он был похож на великолепного краснокожего бога или на дикаря, который отправился в джунгли, убил там свою добычу и возвратился домой с мясом. Его отец лишь мельком глянул на него, когда он ввалился во двор фермы с тушей на плече. Но этого мяса хватило всей большой семье на один ужин, а рыбы — на другой, хотя нельзя сказать, что в кладовых не хватало еды: Анхель Руис Кастро был богатым и уважаемым человеком, невзирая даже на то, что наводил страх на жителей всей округи, за исключением, конечно, североамериканцев.

А потом парень отправился в путешествие. Он решил посетить Куэто, город на железнодорожной ветке, идущей до Антильи, который, благодаря своему расположению, был гораздо больше, чем Биран, представлявший собой, если говорить честно, всего лишь скопище грязных лачуг. Фидель был хорошо знаком с одной дамой, жившей в этом городе. А если ее не окажется дома, он сможет навестить ее сестру. Дело было даже не в том, что ему этого хотелось, нет, это было просто необходимо. У мужчин бывают определенные потребности, которые супружество далеко не всегда может удовлетворить. Да и что прикажете делать мужчине, когда он находится далеко от собственного дома и ждет, чтобы ему сообщили, когда можно будет возвратиться?

Он не застал ни свою знакомую, ни ее сестру. Зато соседка оказалась дома. Он был крупным и красивым мужчиной с испанским носом и властными манерами, которые неизменно производили впечатление на окружающих. Он отличался также изяществом движений и был когда-то признан лучшим спортсменом среди кубинских школьников. Если бы не война и пробуждение к политической жизни, он, возможно, стал бы знаменитым бейсболистом. А если бы это случилось, он мог бы использовать для борьбы против североамериканцев те самые деньги, которые они платили бы ему. Вот здорово было бы!

Но как бы то ни было, муж этой дамы был далеко, в Сантьяго, где находилась компания «Дюмуа-Нип» (он в ней работал), и потому приключение имело для молодого человека двойное значение. Овладевая ею, он покорял и «Дюмуа-Нип». В постели он был великолепен — тиф, атлет, и простыни промокли от его пота, и женщина пела, и птицы порхали неподалеку, и облака разбегались по небу. Словно матадор, он неторопливо ласкал женщину то так, то этак, все сильнее и сильнее разжигая в ней страсть, пока они не слились в танце, казавшемся одновременно и пленительным, и трагическим. Он входил в нее с убийственной силой.