— Хозяин Гарри и впрямь не из тех, кого стоит приглашать в гости, тут ты права.

— Эрл, немедленно возвращайся домой. Твой сын ужасно тоскует без тебя. Только и знает, что торчит в окне, словно ему больше нечего делать. Я не могу даже заставить его поиграть в бейсбол или еще как-нибудь развлечься. Когда ты в прошлый раз уезжал надолго, он был еще так мал, что ничего толком не понял. Теперь он знает, что ты уехал, и я отлично вижу, как он из-за этого страдает. Он с каждым днем ведет себя все тише и тише.

— Ну, видишь ли, такая штука... Как ты знаешь, конгрессмен Гарри отбыл домой. Но мне тут подвернулась одна возможность.

— О боже всемогущий!

— Это правительственное задание. Есть одна работенка, которую я, как считают эти ребята, могу для них сделать. Я им понравился, и они чуть ли не предложили мне руку и сердце.

— Эрл, ты счастлив в Арканзасе, и я тоже. Тебе ничего не нужно от правительства. Когда ты в прошлый раз работал на правительство, ты мотался по всему Тихому океану и тебя ранили семь раз. Я думала, что с этим покончено, но ты снова связался с правительством, и тебя опять подстрелили. И все очень похоже на твою прошлую отлучку, когда тебе потребовался целый год, чтобы прийти в себя. Неизвестно, что ты там делал; даже Сэм не рассказал мне ни слова об этом. А ты, как всегда, говоришь, что это пустяки.

— Джуни, я как раз и думаю о мальчике. Если мне удастся получить приличную работу в Вашингтоне, то мы сможем переехать куда-нибудь получше, а он поступит в хорошую школу и заживет такой жизнью, о которой мы можем только мечтать.

— Да, это все замечательно, это все для Боба Ли, но это связано с очень страшными вещами и со стрельбой — и в тебя, и в сердца тех, кого ты любишь. Ты, старый пес, так привык к этому кровавому спорту, что исходишь слюнями, как только подумаешь о нем. Я знаю тебя, Эрл, но я знаю также и то, что, хотя ты и великий герой, удача тебе когда-нибудь изменит. Может быть, даже в следующий раз. А мальчику не нужен герой, ему нужен отец. Никакой ребенок не сможет дотянуться до этой планки. Он погибнет, пытаясь дорасти до тебя, а ты к тому времени уже умрешь одиноким.

— Джуни, я должен попытаться. Милая, я буду всю жизнь корить себя, если этого не сделаю. Теперь я не стану так долго ждать, прежде чем позвонить.

— О, Эрл, — ответила Джун, — ты ничуть не изменился. Ни капельки за все эти годы. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Джуни.

Она повесила трубку, и громкий щелчок в трубке показался Эрлу очень-очень далеким.

Он оглядел комнату, пытаясь прогнать черных псов уныния, которые вцепились в него и заставили подумать о выпивке, потому что только она была способна разогнать их. Но они тут же вернулись, яростнее, чем когда-либо. Эрл знал, что не должен оставаться в комнате, так как было еще рано и он явственно ощущал через стены жизнь Гаваны.

И поэтому он сказал себе, что хочет подышать воздухом, и спустился в лифте — обычный широкоплечий американец со стрижкой ежиком, в старом костюме хаки и белой рубашке, обутый в поношенные ботинки морской пехоты, — миновал вестибюль, заполненный очень похожими на него людьми, разве что немного повеселее, и вышел на улицу. Расположенный на другой стороне улицы Центральный парк был полон людей, обсуждавших ход бейсбольного чемпионата и пивших пиво. Они казались очень счастливыми. Кубинцы любили разговаривать, выпивать, курить и обниматься. Эрл никогда прежде не видел людей, которые с таким удовольствием убивали время.

Он немного прошелся под деревьями, подумав, что мог бы направиться к гостинице «Англетер», где намечалась какая-то вечеринка, но затем толпа, как будто сознательно, вытолкнула его в другую сторону. Он вышел из парка и побрел по оживленным улицам, пронизанным ритмом джайва, быстрой танцевальной кубинской музыки. Кто мог остаться равнодушным к ее волшебству? Все попадавшиеся по дороге небольшие бары и клубы были настолько забиты выпивавшими людьми, что казалось, будто у помещений раздувались стены, и Эрл решил отыскать такую забегаловку, в которой мог бы чувствовать себя более или менее свободно. Он брел по булыжной мостовой и не испытывал никакого желания идти в «Ла Бодегита дель Медио», но через некоторое время все же обнаружил чистое, хорошо освещенное местечко, именовавшееся «Ла Флоридита», которое выглядело менее кубинским, чем другие заведения, и больше походило на забегаловки в Америке.

Он вошел и оказался в полутемном зале, где по одну сторону возвышалась стойка, с другой стороны располагался маленький оркестр, игравший мамбо, этот зажигательный ритм кубинской музыки, а все остальное пространство занимали люди. Эрл обвел взглядом помещение и решил, что ему здесь нравится: достаточно много народу для того, чтобы опасаться каких-нибудь проблем, и среди этого народа достаточно много американцев, чтобы он мог чувствовать себя почти как дома. Он протиснулся сквозь толпу веселящихся и устроился возле стойки. Здесь проходило что-то вроде вечеринки, и атмосфера в заведении была пронизана неким драматическим напряжением, таким же ощутимым, как громкая музыка. Можно было подумать, что здесь собрались бейсболисты, но это вряд ли, поскольку был конец июня, а значит, сезон продолжался уже почти три месяца. Возможно, это были киношники, но Эрл ничего не знал об этой братии и потому не находил здесь знакомых лиц. Он повернулся спиной к залу, и, когда подошел бармен в пестром одеянии — красная куртка, черный галстук-бабочка, — Эрл при помощи своего жуткого испанского языка, усвоенного в борделях, заказал джин-тоник без джина, но с большим количеством тоника. Холодный напиток немного отвлек его, и он заказал еще порцию такой же псевдовыпивки. Казалось, чуть ли не все окружающие пили из высоких стаканов молочные коктейли, а позади изогнутой стойки красовалось весьма условное изображение гавани, какой она должна была представляться наблюдателю с судна захватчиков, направлявшегося к острову. Через какое-то время Эрл почувствовал рядом с собой чье-то присутствие, и этот человек, эта женщина в упор разглядывала его.

Эрл повернул голову.

Что ж, такое иногда случается. Она оказалась из тех, которых принято называть сногсшибательными. Темноволосая, с коричневой кожей, но Эрл сразу заметил, что она не кубинка, а азиатка, скорее всего филиппинка. Однако в ней имелась и белая кровь, а в глазах угадывалась та жестокость, какую он замечал у опытных японских офицеров, и еще некая очень привлекательная бравада и развязность.

— Вы здоровенный, — сказала незнакомка.

— Так уж получилось, мэм.

— А вы крутой?

— Что?

— Я спросила: вы крутой?

— В общем-то, нет.

— Проклятье.

— А в чем дело?

— Ко мне клеится вон тот амбал. И он ни за что не примет отказа. Прийти сюда было большой ошибкой, но теперь я, похоже, не смогу и уйти.

— Мэм, я не могу драться с ним из-за вас. Так дела не делаются. Мне вовсе не нужны неприятности, а в драке можно что-нибудь себе повредить. Лучше всего вызвать такси и быстренько прыгнуть в машину; если он сильно пьян, то не успеет вас задержать. Или можно сказать бармену, чтобы он вызвал копов.