– Нет, это ты погоди, Павла. Если ты встретишь в Пещере саага…

– Я не встречу!!

Он тут же пожалел о своих словах. Она сделалась бледная, как сахар.

– Не встретишь, – сказал он успокаивающе. – Я сказал так, к примеру… ТЫ не можешь встретить саага. Но если бы твоя сарна случайно на него наткнулась…

– Нет, – Павла упрямо не желала рассматривать такую возможность. Даже гипотетически.

– Ладно, – он вздохнул. И снова залегло молчание и длилось так долго, что солнце успело окончательно освободиться из объятий темных туч, и в парке сделалось почти жарко.

– Раман, – она начала с усилием, с запинкой, – вам не нравится, как устроен мир?

В конце аллеи опять возникла медсестра, и она была не одна; с ней рядом имелся молодой подтянутый парень в форме административной полиции.

– Знаю, что вы хотите сказать, Павла. Бесполезно? Ну и что? Я выскажу все, что думаю по этому поводу. В его, мироздания, смеющуюся харю.

– Вы не отвечаете за своего саага.

– Почему?!

– Потому что вы человек.

– Но сааг ведь тоже я! Почему он бродит по Пещере, не желая меня слушать? Почему он убивает тех, кого я… хорошо отношусь?..

Павла подняла глаза. Круглые, как блюдца. С широкими черными зрачками; красивые глаза, хоть и удивленные донельзя. И в черных очках усталости.

– А разве лучше было… если бы убивали… преследовали… вы… человек… сами?..

– Я был бы собой, – сказал он тихо. – Я мучился бы… тащил бы груз вины, но знал бы, что за каждую минуту моей жизни отвечаю Я САМ!

– Так не бывает, – сказала она убежденно. – Человек не может таскать своего зверя в душе… Носить в себе маленькую Пещеру.

– Так не бывает, – повторил он разочаровано. – Павла… Вообще-то, я рассчитывал, что ты меня поймешь. Видишь ли… больше, наверное, никто. Я думал… рассчитывал… на союзника.

– Да что я могу-то?! Хорошенький союзничек – психическая больная…

– Ты здорова.

Медсестра с молодым полицейским приблизились настолько, что парень смог узнать Ковича – ишь ты, театрал! – и покрыться румянцем.

– Раман… Я, может быть, поняла бы, но…

Она хотела еще что-то сказать, но промолчала. А жаль; она что-то важное хотела сказать. Так ему, во всяком случае, показалось.

Полицейский доброжелательно растянул губы:

– Прошу прощения, господа… Извините, господин Кович, у вас ведь есть разрешение… на территорию больницы?..

– Конечно, – отозвался Раман, не двигаясь с места. – Иначе как бы я вошел?

В присутствии Павлы ему не хотелось бы объяснять всех подробностей. Не хотелось говорить, как три дня подряд ему отказывали в посещении – и дождались-таки, что он позвонил в приемную Второго советника, через него вышел на аппарат Охраняющей главы, немножечко солгал и получил допуск, и добрался до Павлы не обычным путем для посетителей, а через служебный ход, где опять пришлось немножечко солгать…

Медсестра отодвинулась назад; парень сковано улыбнулся:

– Я попросил бы вас… дело в том, что режимом для госпожи Нимробец сегодня не предусмотрено посещений… вероятно, персонал допустил ошибку, мы приносим свои извинения, – он чуть поклонился Павле, – но свидание должно быть прекращено…

Раман скорее почувствовал, чем увидел, как опустились плечи сидящей рядом девушки.

– Понимаю, – сказал он с обезоруживающей улыбкой. – Так трудно всегда отвечать за чужие ошибки… Через десять минут мы закончим, страж.

Парень покраснел сильнее:

– Дело в том… Я просил бы, чтобы…

– Через десять минут, – сказал Раман, все еще улыбаясь, но это уже был тот самый тон, которым он говорил со своими актерами на репетиции. И никто никогда не пытался ослушаться.

Блюстители порядка неохотно отступили. Павла смотрела вопросительно – Раман криво усмехнулся:

– Меня не хотели пускать… Я проник полулегально.

– Это возможно?!

– С моими связями – да.

– Нет, возможно ли, чтобы вас не пускали? Сперва был карантин, но потом… Приходила и Стефана, и даже с Митикой, и…

Она запнулась.

– И Тритан, – закончил он за нее. – Да, сюда пускают только тех, кто благотворно влияет на вас, Павла. Тех, кто умеет внушить вам, что вы действительно больны.

Она вспыхнула мгновенно, как облитый маслом хворост.

– Да кто вы такой, чтобы говорить мне ТАКИЕ вещи?! По вашему, весь мир объединился против меня, травит меня машинами, подсовывает удавленников и говорящих собак, открывает под ногами люки… как вы можете, мне и так плохо, так нет, являетесь вы со своими разоблачениями, несете чушь, городите ерунду, обвиняете всех подряд, зачем вы приперлись?!

Под ее подошвами сердито заскрипел гравий. Она уходила, не оборачиваясь, оставляя на аллее четкие, злые отпечатки каблуков.

– Тебе подсунули саага, Павла! – крикнул он ей в спину. – Тебе подсунули куклу, я, как режиссер, это чую носом! Любой студентишка состряпал бы подобную постановку за пару часов!

Ее шаг замедлился. Возможно, за каждым кустом в изобилии подслушивают медсестры и административные полицейские – плевать. Уже плевать.

– Павла, ты здорова!.. Тебя довели до сумасшествия обыкновенной мистификацией – причем ты, если задумаешься, поймешь, кто это сделал и зачем!..

Она уже стояла. Не оборачиваясь, сгорбившись, сжав опущенные кулаки; Раман подошел и встал за ее спиной.

– Спроси себя – зачем ты ему нужна? Ведь нужна зачем-то, и он тебе говорил, вспомни!..

– Он меня любит, – сказала она почти с ненавистью.

– А-а-а… – отозвался Раман после паузы.

В конце аллеи показались две медсестры, молодой полицейский и, по-видимому, врач – субъект в белом, с плоским портфелем в руках. Все четверо шагали решительно и твердо; Раман мрачно усмехнулся:

– Все… конец свидания.

– Раман… – она наконец-то обернулась. – Сколько жертв… в Пещере… вы загубили на своем веку?

– Не помню, – отозвался он, с ужасом понимая, что действительно не хозяин своей памяти. – Природа милостиво постаралась… чтобы я забыл. Утром еще помнишь – а днем все, забываешь, бодрость и сила, а вкус крови – нет, его не помнишь…

Павла содрогнулась:

– Это… правильно. Иначе как бы вы жили?..

– А как все мы живем? – спросил он жестко. – Ты думаешь, я взялся за «Первую ночь» с жиру?!

– Вам… жалко тех, кого вы убили?

– Нет, – отозвался он с удивлением. – Но я не хотел бы о них молчать.

Решительная четверка – врач с двумя сестрами и полицейский – преодолела уже большую часть расстояния; слышно было, как взвизгивает под подошвами гравий.