Стрижки революционеров

В Англии короткие волосы, как кажется, впервые появились в 1780‐х годах и были частью гораздо более широкой и долгосрочной тенденции к демократизации внешности и большей простоте модных форм одежды. Современник Соам Дженинс (1704–1787) отметил эту динамику и с неодобрением отзывался не только о стирании различий между слугами и теми, кому они служили (извечная жалоба), но и о противоположной ситуации, когда лакеи носили парики и жабо, а камердинер одевался лучше, чем его хозяин. В ретроспективе можно увидеть в этом предвестие церемониальной униформы слуг XIX века: ее декоративные и окостеневшие формы служили контрастным фоном для сдержанно элегантного дресс-кода мужчин высшего класса в эпоху модерности. Дженинс, однако, мог лишь сокрушаться о том, что джентльмены и леди стали одеваться проще, в чем он усматривал «унижение себя» до убожества простых людей «путем нелепого подражания их платьям и занятиям». Дженинс заявлял, что именно из‐за этого неуместного желания подражать рабочему платью «появились широкополая шляпа и коротко стриженные волосы, зеленый сюртук, длинный посох и бриджи из оленьей кожи»[396].

В этом раннем упоминании о коротких стрижках Дженинс очень четко противопоставляет их изящным формам как одежды, так и манер, и объявляет, что мода появилась в результате подражания людям более низкого социального разряда. Его мнению вторят другие авторы, также дававшие понять, что они считают короткие волосы радикальным фасоном, в котором дурные манеры противопоставляются норме достойного поведения, а молодость — традициям: стриженые волосы (прическа народных масс) воспринимались как проявление неотесанности, а их обладатели — как молодые неряхи и хамы, не достойные быть в утонченном обществе. Так, знаменитый литератор, мастер саркастического описания характера Гораций Уолпол (1717–1797) в 1791 году отметил отсутствие на королевском балу «лорда Лорна и семи других модных юношей». Они «теперь коротко стригут волосы и не носят пудры», что «еще не является частью этикета» и означает, что они «не могут появиться в таком куцем виде». В другом письме он более подробно прокомментировал то, что считал неухоженностью и неприличной по своей сути модой, из‐за которой вся молодежь выглядит одинаково: «Я прохожу мимо них на улице и грязные рубашки и неухоженные волосы юношей, которые нивелировали дворянское достоинство почти так же, как во Франции это сделала чернь, лишают их всякой индивидуальности»[397].

Появившееся в течение 1791 года множество газетных упоминаний и карикатур указывает на то, что короткая стрижка стала распространенным явлением в лондонском обществе, мишенью для насмешек и юмористической критики. С такой прической ассоциировался также определенный набор узнаваемых предметов одежды, и такой облик в целом стал признаком бездельников и других сомнительных фигур на периферии утонченного светского общества. Вот типичное описание из сентябрьского номера The Times:

Различные элементы из этого длинного перечня неоднократно появлялись в связи с короткой стрижкой в начале 1790‐х годов: одежда, манера держать себя, сомнительный социальный статус. Упоминание имен конкретных лиц также имеет значение. «Барри из Брайтона» относится к Ричарду, Генри и Огастесу, трем коротко стриженным и скандально известным братьям Барри. Они входили в беспутную клику принца Уэльского, кутившую тогда в приморском городе, превращая его в модный курорт. Ричард, 7-й граф Бэрримор (1769–1793) был самым одиозным из братьев. Его прозвали «Адские врата» за скандальное поведение: всего за двадцать три года жизни ему удалось спустить все свое наследство, сбежать с несовершеннолетней девочкой и умереть по уши в долгах в результате несчастного случая на стрельбах. Наряду с его короткими волосами, 8-й герцог Гамильтон (1756–1799) был известен своими внебрачными отношениями, поэтому в 1794 году его жена даже предприняла по тем временам необычный шаг, подав на развод через суд. Газеты открыто размышляли о судьбе его титула в случае, если он умрет без законного наследника[399]. Мендоса, Уорд, Большой Бен и Жестянщик были знаменитыми боксерами, олицетворяя набирающий популярность, но часто жестокий спорт. Боксерские поединки собирали огромные толпы и представляли собой бесклассовое и исключительно мужское пространство, где грубая сила устраняла различия социального статуса и попирала нормы светского общества. Наконец, статья в The Times косвенно связывает короткую стрижку с формирующимся образом денди, которому предстояло в полной мере заявить о себе в первой половине следующего столетия[400]. Облегающая одежда, высокий воротник, напускное безразличие и отстраненность описанного персонажа являют нам раннюю форму дендистской мужественности, которая противопоставляет себя изяществу одетых в парчу и парики предыдущих поколений (ил. 5.11).

Как явствует из комментариев Горация Уолпола и Соама Дженинса, многие с самого начала чувствовали, что короткая стрижка опасна, так как размывает важные социальные различия. Более того, в этом историческом контексте нельзя не вспомнить об устранении классовых барьеров в революционной Франции, откуда, как полагали (кажется, ошибочно), пришла мода на короткие волосы. Пассаж, типичным образом обыгрывающий эти идеи, появился в газете The Times в канун Рождества 1791 года под заголовком «Общество уравнителей». В пародийной статье перечислены резолюции, якобы принятые на встрече «друзей всеобщей революции в Европе», которые хотели устранить все различия в отношении происхождения, имущества и образования. Этого следовало достичь, как заявляло общество, приучив всех одинаково одеваться, и в частности все молодые уравнители должны были «коротко подстригать волосы в форме полукруга». Посредством таких мер, «посыльного нельзя будет отличить от пэра, карманника от модника, или джентльмена от подлеца»[401]. Сэр Натаниэль Уильям Роксэлл, размышляя в своих исторических мемуарах о кризисе сложносоставной парадной одежды, вспоминал нечто подобное. Несмотря на то что он отмечал задолго начавшийся постепенный подрыв стандартов (что, безусловно, согласуется с жалобами Дженинса 1780‐х годов),