Войдя в дом, Джесс раньше, чем я успеваю положить вещи, везде включает свет и отопление.

– Устраивайся, я пойду выключу свет в машине.

Я киваю и, потирая ладони друг о друга, пытаюсь согреть их. Я оглядываю каминную полку из камня, мебель, афганские пледы, которыми накрыты почти все кресла. Бар заполнен полупустыми бутылками с выпивкой. Дощатые деревянные лестницы такие старые, что скрипят при одном взгляде на них.

Здесь нет ни единой вещи, которая удивляет меня, ни единой вещи, которая как будто стоит не на своем месте, все так же, как в моих воспоминаниях, если не считать того, что я изменилась с тех пор, когда была здесь в последний раз.

Войдя в дом, Джесс закрывает дверь.

– Думаю, через несколько минут здесь станет тепло, – говорит он. – Впрочем, не стоит упоминать о том, что я не был здесь несколько лет.

– В последний раз мы были здесь…

– В день нашей свадьбы, – говорит Джесс, заканчивая мою фразу.

Вспоминая об этом, я улыбаюсь. Джесс тоже. После приема мы провели ночь в гостинице, то есть на самом деле мы были здесь в последний раз, когда занимались сексом – он в смокинге, а я в свадебном платье – на кухонном столе, который сейчас как раз слева от меня. Помню, каким романтичным все казалось. Теперь же я чувствую что-то вроде отвращения от того, что мы занимались сексом на кухонном столе. Ведь там готовят еду! О чем мы думали?

– Ну так как насчет камина? – говорю я.

– Принято! – говорит он и идет к камину. В нем пыльно и пусто, рядом лежит поленница старых дров.

Я слежу за его движениями. За тем, как он выбирает поленья, как он укладывает их, как он чиркает спичкой.

– Ты устала? – спрашивает Джесс. – Хочешь лечь спать?

– Нет, – говорю я, покачивая головой. – Я чувствую себя до странности бодрой. А ты?

Он отмахивается.

– Я еще не совсем привык к восточному поясному времени.

– Верно, – говорю я.

Джесс подходит к бару.

– Тогда вина?

– Джин? – спрашиваю я.

– О, круто, – говорит он. – Идет.

Джесс наливает мне бокал джина «Hendrick’s» и второй бокал для себя. Сев, я беру афганский плед, висящий на спинке кушетки.

Джесс ныряет под бар и достает из морозильника поднос со льдом. Чтобы вытряхнуть хотя бы кусочек льда, он вынужден поставить его на стол и дождаться, пока тот подтает.

– Наверное, прошли месяцы, может быть, годы с тех пор, как кто-то делал здесь коктейль, – говорит Джесс. – Лед – отнюдь не высшего сорта.

Я смеюсь.

– Честно говоря, то, что надо.

Он приносит мне бокал и ставит его на пол. Потом идет к камину и ворошит в нем кочергой. Слышится тихий гул. Распрямившись, я беру свой бокал и жестом показываю Джессу, чтобы он взял свой.

– За тебя, – говорю я.

– За нас.

Я улыбаюсь, и мы чокаемся. Я выпиваю залпом четверть бокала. Джесс пытается сделать то же самое и морщится.

– Прости, – говорит он, покачивая головой. – Ведь прошло много времени с тех пор, как я пил спиртное.

– Не волнуйся, – говорю я, допивая оставшийся в бокале джин. – Я помогу тебе наверстать упущенное.

Скоро от камина прогревается вся комната. Под действием алкоголя у нас развязывается язык, и наш временами натянутый разговор все чаще прерывается смехом. Очень скоро оба мы предаемся воспоминаниям о том, каким невкусным был свадебный торт, и о том, что я тогда выпила три бокала джина.

Джесс сидит на одном конце кушетки, закинув ноги на кофейный столик, а я, подогнув под себя ноги, сижу на другом. Я сбросила обувь, свитер валяется на полу.

– Так скажи мне, – говорит он. – Какие новые штампы о пересечении границ появились в твоем паспорте?

Я боюсь разочаровать его.

– Уф, на самом деле никаких после того, как ты исчез.

Джесс явно удивлен.

– Ты даже не побывала на юге Италии? – спрашивает он. Ты же готовилась писать статью об Апулии.

– Знаю, – говорю я. – Только… знаешь, жизнь забросила меня в другие места.

Минуту мы молчим, а потом Джесс придвигается ближе и наклоняется ко мне.

– Прости, что я взялся за ту работу, – говорит он. – Прости, что покинул тебя. О чем я думал? Уехать в день годовщины нашей свадьбы?

– Все нормально, – отвечаю я. Мне хочется добавить: «Прости, что я обручилась с другим мужчиной», но я не могу собраться с силами, чтобы сказать это. Мое извинение только привлечет внимание к самым уязвимым и незащищенным уголкам моей души, например, к воспоминаниям о девочке-подростке на вечеринке у бассейна.

– Знаешь, что значит желать кого-либо изо дня в день, а потом наконец увидеть, что сидишь рядом с этим человеком? – спрашивает он меня.

– В последнее время мне кажется, что это все, что я знаю, – говорю я. – Мне все еще с трудом верится, что все это происходит на самом деле. Что ты – здесь.

– Понимаю, мне тоже, – говорит Джесс. Он берет мою руку, сжимает ее в своей и говорит: – Ты подстриглась.

Я касаюсь рукой своего затылка, провожу пальцами по задней стороне шеи, где заканчивается линия волос. Я делаю так потому, что слишком стыжусь своей очень короткой стрижки. Иногда меня раздражают собственные движения. Мне кажется, что это не совсем я, что я играю роль.

– Да, – говорю я. Мой голос звучит резко. Я пытаюсь говорить мягче. – Несколько лет назад.

– И ты стала блондинкой, – говорит он. – Ведь раньше ты ею не была.

– Я знаю, – говорю я. – Но мне так нравится.

– Я почти не узнал тебя, – говорит он, – в аэропорту.

– Я помню тот момент, когда ты вышел из самолета.

– Ты так изменилась, – говорит Джесс, придвигаясь ближе. – Но ты все равно та, о которой я мечтал все эти годы. И ты сидишь прямо передо мной. – Приложив ладонь к моему лицу, он заглядывает мне в глаза. Джесс наклоняется и прижимает свои губы к моим. Рассудок уступает место сердцу, и я растворяюсь в нем.

Он отстраняется.

– Мне кажется, мы должны спать вместе, – говорит он. Он, не отводя взгляда, смотрит мне в глаза.

Я знаю, что соглашусь, дороги назад нет.

Это навсегда изменит мои отношения с Сэмом.

Но я также знаю, что то, о чем мы говорим, неизбежно. Я буду спать с ним, случится ли это через минуту, или завтра, или через две недели. Это произойдет.

Я хочу понять, что сейчас испытывает Джесс, это желание только подогревают мои воспоминания о его прежних чувствах.

Последствия мне известны. Я знаю, чего мне это будет стоить.