чтобы взору врача открывались не только патологические отклонения и расстройства психического развития, но также творческие силы психики, созидающие будущее, не просто разрозненные и скучные обрывки, но осмысленное целое.

355 Невроз – ни в коем случае не чисто отрицательное явление, в нем присутствует и нечто положительное. Этим фактом способен пренебречь разве что бездушный рационализм, подкрепленный узким материалистическим мировоззрением. На самом деле невроз охватывает всю психику больного – или, по крайней мере, существенную ее часть; если бы, как утверждает рационалист, невроз можно было вырвать, как больной зуб, пациент в результате лечения ничего бы не приобретал, зато терял бы что-то очень важное для него. По сути, он терял бы столько же, сколько теряет мыслитель, лишенный сомнений, или моралист, избавленный от искушений (или храбрец, лишенный страха). Утратить невроз – значит лишиться объекта; жизнь утрачивает смысл и, следовательно, предназначение. Перед нами не лечение, а обыденная ампутация; думаю, пациент нисколько бы не обрадовался, услышав от психоаналитика, что он, дескать, не потерял ничего, кроме своего инфантильного рая с химерами желаний, преимущественно извращенных. В действительности будет утрачено куда больше, ибо в неврозе скрывается частица неразвитой личности, драгоценный кусочек психики, без которого человек обречен на пассивность, ожесточение и прочие чувства, враждебные жизни. Психология невроза, обращающая внимание исключительно на отрицательные факторы, выплескивает, так сказать, младенца вместе с водой, поскольку она игнорирует позитивную ценность этих «инфантильных», то есть творческих, фантазий. Зачастую, к сожалению, главной целью такой психологии видится попытка дать объяснение, ориентируясь на прошлое и низменное, и тут, конечно, буквально подать рукой до откровенно непристойных карикатур. Но это никогда не докажет, что истолкованный вот так символ или симптом и вправду имеет данное значение; а лишь прольет свет на пошло-подростковые целеполагания объясняющего.

356 Не могу не отметить, что нередко врачи, в целом опытные и крайне серьезно относящиеся к своей профессии, полностью забывают о правилах научной осторожности и бросаются истолковывать психологический материал посредством субъективных догадок, из которых нельзя вывести решительно ничего, кроме того факта, что все это тщетные попытки установить, с помощью какой непристойной шутки исследуемый материал может быть связан с оральной, анальной, уретральной или какой-либо другой сексуальной аномалией. Яд «низменных» истолкований столь глубоко въелся в сознание этих врачей, что они уже не могут думать ни о чем прочем, изъясняются лишь на инфантильно-извращенном жаргоне, который переняли у невротиков, явно проявляющих те свойства, какие подчеркивает фрейдистская психология. До чего нелепо и смешно, когда врач сам перенимает образ мышления, справедливо осуждаемый им у других как инфантильный, и желает кого-то лечить! Несомненно, куда проще строить догадки со слов пациента, чем стараться понять, что на самом деле открывает нам эмпирический материал. Тем не менее, следует предполагать, что пациент приходит к аналитику за избавлением от патологического образа мыслей и патологического взгляда на мир; поэтому можно заключить, в полном согласии с точкой зрения современной медицины, что симптомы в реальности отражают стремления «больной системы» к самоисцелению. Но если мысли аналитика, высказанные или невысказанные, столь же негативны и пренебрежительны, как и мысли пациента, если аналитик низводит все до уровня «грязной шутки», то не приходится удивляться тому, что пациент становится жертвой духовной порчи и компенсирует ее неизлечимым интеллектуализмом.

357 К сожалению, нельзя не признать, что слишком многие люди оправдывают наше к ним недоверие. Слишком многие взывают к показным идеалам и притворным ценностям, желая обмануть самих себя. Аналитик поэтому часто вынужден обнажать неприглядную истину, чтобы раскрыть людям глаза. Впрочем, не все пациенты таковы. Найдется по меньшей мере столько же больных, которые нуждаются в ином отношении и обращении. Как правило, это порядочные люди, которые, что называется, играют честно и не торгуют идеалами ради приукрашивания своей неполноценности. Относиться к таким людям снисходительно, приписывать им низкопробные мотивы, подозревать их естественную добродетель в склонности к противоестественным непристойностям – не просто до греховности глупо, но и прямо преступно. Техника воплощает собой бездушный механизм; всякий, кто принимает психотерапию за технику и хвастается этим, рискует совершить непростительную ошибку, если не сказать больше. Добросовестный врач должен сомневаться во всех своих навыках и во всех своих теориях, иначе система его одурачит. Ведь все системы подразумевают фанатизм и бесчеловечность. Невроз – да не останется в том ни малейших сомнений! – может быть чем угодно, но никогда не окажется «не чем иным, как». Это агония человеческой души во всей ее безграничной цельности – настолько обширной, что любая теория невроза немногим будет отличаться от бесполезного наброска, если только перед нами не гигантская картина психики, постигнуть которую не дано и сотне Фаустов.

358 Основополагающее правило психотерапевта гласит: каждый случай нужно рассматривать как новый и уникальный. Пожалуй, именно так мы можем ближе всего подобраться к истине.

359 Надлежащее обращение с психическим материалом требует высочайшего такта и почти артистической чуткости. Без этих навыков вряд ли получится отличить ценное от бесполезного. Невроз, как было сказано, объединяет в себе инфантильное сопротивление и волю к приспособлению. Поэтому сначала приходится действовать на ощупь, выясняя, какая сторона преобладает, а уже затем приступать к лечению. Если преобладает стремление приспосабливаться, то нет смысла осуждать такие старания пациента как инфантильные несбыточные фантазии. Аналитик вообще тяготеет к подобным ошибкам при общении с пациентом, а пациент – не понимая, какой урон ему наносят, – искренне радуется, ведь отныне авторитет медицины оберегает его от жутких и отвратительных настояний невроза, то есть от требований той части его личности, которая глубоко скрыта. Но эта «другая» личность и есть то, чего никак нельзя упускать из вида, это его собственная внутренняя противоположность, конфликт с которой нужно затевать снова и снова, чтобы жизнь продолжалась. Без этого изначального противостояния не будет притока энергии и жизненной силы. Отсутствие противодействия приводит к остановке жизни везде, куда ни посмотри. Однако за пределами этой схватки (подлинной или мнимой) жизнь течет бессознательно, в постоянно обновляющихся и меняющихся формах невроза. Только восприняв и оценив невроз как наше самое истинное и самое ценное достояние, мы сможем удостовериться в том, что избежим застоя и не поддадимся невротическим уловкам. В неврозе одновременно прячутся злейший враг и лучший друг. Нельзя ставить его слишком высоко, если, конечно, судьба не породила в человеке враждебность к жизни как таковой. Дезертиры находятся всегда, но нам с ними попросту не о чем говорить.

360 Невротическая символика неоднозначна, она указывает одновременно вперед и назад, вниз и вверх. Вообще движение вперед важнее, потому что будущее наступает, а прошлое отступает. Только тем, кто готовится отступать, стоит оглядываться