– Мама, ведь папа не хотел ехать? Это ты его заставила?

– Кто сказал тебе это, солнышко? – удивилась Скарлетт.

– Мадемуазель.

– А ей-то откуда известно?!

В душе вскипела уже ненужная ревность: «Неужели Ретт делился с Леру, передавал ей содержание наших разговоров? Или она подслушивала?»

– Если мадемуазель занимается подслушиванием, она сейчас же получит расчет!

Не обратив внимания на эти слова, Кэти повторила:

– Ты его заставила?

Она уперлась зеленущими глазами в лицо матери, и та не выдержала, отвела взгляд.

– Да, детка, твой отец не очень хотел пускаться в эту экспедицию.

– Значит, мадемуазель Эжени сказала правду, и ее не за что увольнять!

Прежде непререкаемая логика Кэт восхищала Скарлетт, а сейчас вызвала раздражение. Потакать невинным капризам это одно, но идти на поводу у ребенка в серьезных вопросах…

– Кэт, вопросы найма – дело взрослых, – строго проговорила Скарлетт.

Но Кэт повторила:

– Ты не уволишь мадемуазель Эжени.

Больше она ничего не сказала, соскользнула с рук матери и вышла из комнаты.

Не будь Скарлетт так подавлена, она, без сомнения, избавилась бы от гувернантки, к которой с самого начала не испытывала симпатии – даже несмотря на то, что найти в Кимберли другую учительницу не представлялось возможным.

Но все ее мысли в эти черные дни, последовавшие за возвращением поисковой экспедиции, были лишь о том, что она по собственной воле разрушила хрустальный дворец счастья, которое судьба подарила ей после стольких испытаний.

Скарлетт не могла представить Ретта мертвым, в сердце ее он был жив, и, несмотря на все доказательства, так же как и дочь, она долго не желала смириться с его смертью. Однажды ей пришло в голову, что исчезнуть без предупреждения – это очень в духе Ретта, ведь в прошлом такое случалось не раз…

Она принялась перебирать в уме причины, по которым он – живой – мог так долго не давать о себе знать. После вероломного бегства Джабы с лошадьми Ретт должен был отправиться в обратный путь пешим ходом. А если он сбился с пути, потеряв компас?.. Но разве Батлер не сумеет определить стороны света без компаса? А вдруг, измученный жаждой, голодный, в лихорадке, он без чувств упал на пороге одной из уединенных ферм – таких полно на Оранжевой территории и в Трансваале тоже…

Скарлетт приказала разместить в газетах обещание награды за любые сведения о муже. Откликов не поступало, но она успокаивала себя тем, что вести до глухих мест доходят с опозданием, и пока еще там узнают о пропавших золотоискателях из Кимберли…

Однако дни шли за днями, складывались в месяцы, и надежда увидеть мужа живым постепенно таяла.

В первое время дамы Кимберли, жены промышленников и управляющих, считали своим долгом навестить несчастную миссис Батлер. Миссис Смолл и миссис Джефферсон всегда приходили вместе и пытались отвлечь ее разговорами о детях. Жена Уильяма Дэвиса сидела по часу за чаем, изливаясь в соболезнованиях. Но больше всех выводила Скарлетт из себя эмоциональная Лия Барнато. Эта круглолицая еврейка с усиками над верхней губой при каждой встрече театрально восклицала:

«Бедняжка миссис Батлер! Вы не имеете даже утешения пролить слезы на могиле мужа!»

Скарлетт не считала, что это послужило бы утешением. Ей казалось, она не переживет, если увидит Ретта мертвым.

Так прошел почти год. Вначале в ожидании и уповании на чудо, затем в отчаянии и безразличии ко всему.

Скарлетт пустила на самотек свои дела, и если бы не преданность и порядочность ее управляющего, могла потерпеть серьезные убытки. Почти безвылазно сидела она дома и лишь вечером, с наступлением темноты, выходила в сад. Ее отшельничество не было соблюдением траура в общепринятом смысле – она не носила черного, хотя незаметно для самой себя перестала одеваться в светлые и яркие платья. Траур поселился в ее душе.

Кэт отдалилась от матери, предпочитала проводить время с гувернанткой. Девушка, не скрываясь, лила слезы по хозяину в течение многих дней, но Скарлетт в своем горе не обращала на это внимания. Сама она не выезжала с дочерью на прогулки, за учебой следила поверхностно – ведь этим всегда занимался Ретт. Вечера, которые прежде семья в полном составе проводила в библиотеке, где Скарлетт с Реттом обсуждали новости, а Кэт, если не устраивалась на коленях у отца, то рисовала в своем углу – стали для Скарлетт самым ненавистным временем дня. Вечера и ночи во вдовьей спальне.

«А ведь я сама накликала эту беду, – пришло однажды в ее измученную бессонницей голову. – Я сказалась вдовой, побоявшись огласки, что меня бросил муж. Я живого Ретта назвала мертвым – ведь это грех! И Колум не одернул меня, не запретил лгать – а еще священник… В течение пяти лет он покрывал мою ложь. Впрочем, это было не единственным его грехом. Колума Господь уже покарал, теперь пришла моя очередь!»

День и ночь ее глодало чувство вины, и она проклинала тот день, когда Маферсон явился к Ретту со своей картой.

Решение вернуться в Америку возникло внезапно.

За завтраком мадемуазель Эжени со вздохом напомнила, что ровно год прошел с того дня, как мистер Батлер покинул свой дом, чтобы больше никогда не переступить его порога.

Лицо Скарлетт перекосилось от злости: как смеет эта мерзавка напоминать о том, о чем она и так думает, не переставая?

«Уехать отсюда! – тут же решила она. – Уехать, потому что здесь от француженки избавиться почти невозможно. А дома есть Розмари, есть другие репетиторы – в конце концов, там есть школы и пансионы для девочек».

– Мы едем в Америку, – заявила Скарлетт, обернувшись к дочери. – Прошел год, я потеряла всякую надежду.

– Мама, но я чувствую, папа жив! – горячо воскликнула девочка. – Помнишь, я рассказывала тебе свой сон?

– Я не верю в вещие сны. Ты просто слишком чувствительна, Кэти. Мы поедем в Чарльстон, к Розмари. Представляешь, как она будет рада видеть тебя?

– Мадам, но если мистер Батлер на самом деле жив, а мы уедем… – попыталась вставить Эжени Леру.

«Тебя никто не спрашивал!» – хотелось крикнуть Скарлетт, но она лишь сверкнула глазами в сторону гувернантки и сказала, адресуясь к дочери:

– Мистер Дэвис будет продолжать вести наши дела здесь, и если у него появятся какие-нибудь сведения о папе, он тут же нас известит.

Приготовления к отъезду не заняли много времени. Едва услышав, что вдова мистера Батлера покидает Кимберли, миссис Фриманн, жена ростовщика, тут же выразила желание купить ее дом со всей обстановкой. Скарлетт не стала торговаться, согласилась на предложенную цену. Ей не терпелось скорее покинуть Африканский континент, поэтому с собой она брала лишь часть гардероба и некоторые из личных вещей мужа, на память.