Деметриос замолчал. Артемий, заметив, как в зеленых глазах Гиты сверкнули искорки страха, подумал, что Ренцо не следовало просить своего соседа оглашать неприятную историю византийского двора. Но Деметриос, понимая, что его слова вызвали всеобщее замешательство, поспешил добавить:

– Пусть благородный князь Владимир и его невеста не придают особого значения россказням о золоте и о драгоценных камнях. Молва связывает с сокровищами Константинополя много легенд, которые чаще всего не заслуживают доверия. Настоящие диковинки нашего святого города – совершенно иные, и поэты поют им славу другими словами! Да будет мне позволено вспомнить о воздушных сводах, фресках и мозаиках собора Святой Софии, о мраморных фонтанах, струи которых освежают улицы, залитые солнцем, об императорском дворце и произведениях искусства, которые там хранятся…

– И все же, благородный Деметриос, как бы ни был красив ваш город, ничто не может сравниться с диковинками природы! Это я, Ренцо, говорю! Ведь я объехал добрую половину мира! Я знаю Константинополь. Он прекрасен, но во Вселенной есть и другие места, достойные изумления! Например, далекий остров, откуда приехала ее высочество принцесса Гита. Там туманы настолько густые, что могут спрятать целый город! А у всех девушек глаза цвета морской волны…

Гита, растроганная словами о родном крае, улыбнулась венецианцу. Ренцо взглянул на Владимира. Князь знаком велел ему продолжать, и Ренцо, залпом осушив кубок, заговорил:

– К западу от этого острова находится еще один остров, который называется Ирландией. Ирландия богата пастбищами, там овечьих отар больше, чем в любой другой стране мира. В Ирландии есть дерево, на котором растут маленькие барашки. Дальше на север простираются края, где царит вечный холод. Каждый раз, когда идет снег, падающие хлопья превращаются в оленей, которые разбегаются по всему миру, заселяя леса и долины. Но самые удивительные вещи я увидел на Востоке. Посетив Иерусалим, где я поклонился Гробу Господню, я отправился в бескрайнюю пустыню. Там затерялась в песках страна, где растет дерево вак-вак. Когда опадают все листья, на ветвях этого дерева появляются не плоды, а молодые девушки с шелковистыми зелеными волосами, спадающими до самой земли. Девушки разговаривают с путешественниками, поют и смеются, но если их снять с дерева, они мгновенно высыхают и превращаются в прах. Эта страна находится недалеко от другой страны, где живут амазонки. Амазонки – это прекрасные воительницы. Они убивают всех мужчин, которые осмеливаются вторгаться в их царство. Однако один раз в год они приглашают к себе мужчин из соседних стран. Если у них рождается мальчик, его убивают. Если девочка – ей отрезают правую грудь, чтобы она, повзрослев, могла стрелять из лука так же метко, как другие амазонки. Недалеко находится океан. Там есть края, где из-за палящих лучей солнца у людей кожа черная, как сажа. Мужчины и женщины ходят голыми, словно Адам и Ева в раю, и не стыдятся друг друга…

Гости, завороженные рассказом венецианца, забыли о еде, а слуги – о своих обязанностях.

Не слушая неистощимого рассказчика, Артемий погрузился в свои мысли. Он знал, что подаренные драгоценности находятся сейчас в покоях английской принцессы. Они останутся там до брачной церемонии, назначенной на завтра. «Надо проверить, куда выходят окна покоев Гиты, – сказал себе Артемий, – и поставить стражников у лестницы, ведущей в терем».

Старший дружинник не мог объяснить, почему после того, как подарки басилевса были вручены, его охватило странное беспокойство. Впрочем, отроки не заметили во время церемонии ничего подозрительного. Может, впечатление – а именно предчувствие реальной глухой угрозы, – не покидавшее Артемия, было вызвано напряжением из-за ссоры Настасьи с братом? Или оно было связано со странным венецианским путешественником? Не говоря уже о Стриго, который, по словам Филиппоса, осмелился говорить о любви со служанкой Гиты, хотя был сговорен с Настасьей!

Неожиданно внимание Артемия привлек боярин Андрей. Дружинника поразило выражение лица мужчины, напряженное и одновременно отсутствующее. Не считая самого Артемия, он был единственным, кто не слушал венецианца! Бледного, измученного, хмурого Андрея, казалось, терзали мрачные мысли, мешавшие ему не только следить за рассказом Ренцо, но и трапезничать. Не догадываясь, что за ним следят, Андрей осушил кубок, подал знак слуге снова наполнить его и повернулся к столу князя. Артемию показалось, что в глазах Андрея сверкнули странные искорки, когда тот посмотрел на Гиту. Однако в этот момент дружинник услышал шепот Филиппоса:

– Я тоже знаю это растение с черными ягодами!

– О чем ты? – спросил Артемий.

– Слушай Ренцо! – ответил мальчик.

– …Кокетки этого королевства придавали блеск глазам с помощью настойки растения под названием белладонна, bella donna, то есть «прекрасная дама». Действительно, она расширяет зрачки…

– Я не знал об этом свойстве белладонны, – вмешался Деметриос. – В Константинополе лекари прописывают капли на основе этого растения при желудочных коликах. Впрочем, у меня есть флакон с этим лекарством, которое я принимаю каждый вечер.

– Как бы мне хотелось испытать на себе эту настойку! – воскликнула Настасья, глядя по очереди то на своего жениха, то на Деметриоса.

Вместо ответа Стриго презрительно пожал плечами.

– Мне тоже хотелось бы, – робко сказала Мина, не отрывая взгляда серых глаз от Ренцо.

– Готов спорить, что и моя возлюбленная Гита сгорает от желания испытать эффект этих капель! – рассмеялся Владимир. – Хорошо! Если Деметриос не видит в этом ничего предосудительного…

– Конечно нет, – вежливо ответил грек, поднимаясь. – Я сейчас же принесу флакон.

Артемий не упустил ни слова из этого разговора, одновременно внимательно слушая, что шептал ему на ухо Филиппос. Вдруг он резко встал и жестом остановил Деметриоса, уже собиравшегося покинуть зал:

– Погоди, благородный гость! Мой сын, который хорошо разбирается в травах и знает их различные свойства, утверждает, что белладонна – это опасный яд. Я хочу предупредить дам, прежде чем они прибегнуть к бесполезным и… пустым опытам, рискуя дорого заплатить за свое кокетство, – сказал Артемий осуждающим тоном и снова сел.

Его слова были встречены удивленным перешептыванием.

– Я не осмеливаюсь оспаривать знания, которые превосходят мои сведения, – ответил Ренцо. – Тем более что в красоте присутствующих здесь дам нет ничего искусственного, – добавил он, глядя прямо в глаза Мины столь откровенно, что молодая боярышня покраснела и опустила голову.

Пожав плечами, Деметриос занял свое место.

– Я с удовольствием отдал бы свой флакон с каплями дамам, но вполне возможно, что юный боярин не ошибается. Мой лекарь посоветовал мне соблюдать осторожность. Я не должен увеличивать дозу, прописанную им. Мне также хотелось бы добавить – да не рассердится на меня знаменитый венецианский путешественник, – что его рассказ вызывает у меня сомнение. Даже самые неисправимые кокетки византийского императорского двора ничего не знают об этих свойствах белладонны. А ведь нет более прекрасных и более ловких в искусстве обольщения дам, чем дамы Константинополя! Красота ее милости севасты[25] Марии, матери князя Владимира, служит тому живым примером. И я с полным правом могу сказать: супруга великого князя киевского покинула наш двор почти двадцать лет назад, но Византия не забыла красоту дочери Константина Мономаха.