Все то, чему ее учили в школе, в институте, в разведшколе, оказалось профанацией, хотя она никак не могла согласиться с этим, принять это. Двойная политика, двойные мерки, двойственные натуры! От этого открытия с ума можно было сойти. Два мира! Как в этом можно разобраться, как с этим можно жить?! Получается, что верхи живут в одном мире, а низы – в другом. «Так, чем же тогда социализм или коммунизм, к которому мы так стремимся, о котором так мечтаем, ради которого способны на огромные жертвы и даже жертвуем жизнями, отличается от прогнивающего капитализма?» – спрашивала Тася. В такие минуты ей вспоминалась бабушка, которая говорила, что надо уметь отличать вечные ценности от сиюминутных. Так, что, получается, что социализм ценность сиюминутная? И, вообще, является ли он ценностью, если с безвинными людьми обращаются, как со скотом? Значит, не только Гитлер – бесноватый властитель использовал свастику – вечный символ гармонии и созидания в своих корыстных целях и прикрывал им свою политику злодеяний, диссонанса и разрушения?! Значит, и коммунизм, и вечная мечта людей о свободе, братстве, равенстве и гармонии, тоже используется в каких-то, пока ей не ведомых целях? А что же это за цели? И почему они расходятся с ее целями, целями армейской разведчицы, верой и правдой служащей идеалу человечества, гражданину своего отечества, готового отдать свою жизнь ради его блага? Да, наверное, потому, что Отечество и власть оказались не синонимами, как думала она раньше. Значит, и советская власть прикрывается коммунизмом, как щитом. Так, что же тогда нужно советской власти? Ведь по большому счету, она дала бесплатное образование, лечение, подарила народу электричество и Мечту. Мечту, которую мог осуществить каждый в отдельности и страна вся вместе. Здесь никаких претензий к советской власти она предъявить не могла. Так, в чем же дело? В этих казематах ее нет? Почему здесь, в Бутырке советская власть не дарит ей ни мечту, нет, а хотя бы слабую надежду на справедливость?

13.

Катя ушла ночью, не попрощавшись. Люся и Вильгельм не знали, что и думать. Сначала предположили, что куда-то вышла. Но ее не оказалось и на работе, и к вечеру не появилась дома. Потом Люся нашла записку: «Меня не ищи, и ни у кого обо мне не спрашивай». Показала записку Вильгельму.

– Наверное, ей дали другое задание, и она не имела права нам о нем сообщать. Хорошо, что хоть записку оставила. Хотя бы не будем волноваться.

– Мне бы связаться с нашими, я уже совсем хорошо хожу.

– Зачем? Ты же говорила, что вам разрешили остаться в тылу и ждать прихода Красной Армии.

– Но, что-то Красная Армия задерживается. Смотри, куда фронт покатился – аж, к Волге.

– Люся не проявляй инициативу. Жди свою армию здесь, под моим прикрытием или уезжай к моим родителям в Германию.

– Этот вопрос закрыт. Сколько можно тебе говорить, что в Германию я не поеду и никогда не стану предателем.

– Пойми, в глазах Советов, ты уже предатель, если они раскопали, что ты была в тюрьме.

– Те, с кем я была в тюрьме, меня не знали, и они расстреляны. Кто скажет о том, что я попала в тюрьму?

Но Люся не знала, что в тюрьме работал надзиратель, который состоял в городской подпольной организации. Он был связан с Сапожником и однажды увидел Люсю на базаре. За ней проследили и узнали, что она живет в доме у Кати. Сапожник удивился тому, что Катя ничего не сообщила о своей квартирантке. Доложил в Центр. Оттуда запросили ее фотографию, и когда в ней узнали диверсантку Аню Касьянову, приказали арестовать и переправить через линию фронта.

Позавтракав, Вильгельм ушел в лагерь, а Люся убирала со стола. Вдруг входная дверь открылась, и в проеме показался полицай. Люся удивилась, но подумала, что проверка.

– Чем обязана?

– Многим. Для начала покажи документы.

Люся показала документы, которые ей дал Гелен и аусвайс.

– Документы в норме, но ведь они не на Касьянову.

Люся побледнела: «Откуда полицай знает ее тайную фамилию?»

– Почему они должны быть на Касьянову?

– Потому что ты получила такую фамилию в Москве, идя на задание.

Люся растерялась, и не знала, признаваться ей или нет. А, если это провокатор? Но он назвал пароль, который ей сообщили в Москве на случай, если она окажется в этом городе. Она молчала. Тогда он проговорил и ответ, выразительно глядя ей в глаза:

– И после этого будешь отрицать, что ты Касьянова?

– Нет. Не буду.

– Тогда пойдем со мной.

– Надолго?

– Не знаю, там решат.

– А с собой что-нибудь брать?

– Осень начинается. Возьми теплые вещи.

Увидев, что она взяла карандаш, добавил:

– И ничего не пиши своему хахалю.

Чтобы Гелен понял, что произошло что-то неординарное, уходя, она сорвала скатерть со стола, на котором стояла еще неубранная после завтрака посуда. Чашки, разбившись со звоном, осколками рассыпалась по полу. На скатерть пролились остатки кофе. Полицай выразительно посмотрел на нее:

– Сказано – диверсантка! Только чья?

Он пропустил ее вперед, предупредив:

– Побежишь, стрелять буду на поражение. А так разберутся, может, и отпустят.

Теперь Люсе все стало ясно до конца: «Значит, свои. Заподозрили. Но почему? Или просто проверяют?»

– А чего форма полицайская?

– Для конспирации. Лучше, если ты пойдешь со мной рядом. Не так подозрительно будет.

Они вышли на окраину города, где их ожидали двое парней. Полицай сказал:

– Дальше пойдешь с ними. Тебя приказано переправить через линию фронта.

Они шли уже сутки. Шли молча. Сделали только один привал на пол часа. Ребята поделились с ней печеной картошкой и луком. Хлеба не было. Попить дали квас. Ныла больная нога – сказывалась чрезмерная нагрузка, но Люся не жаловалась. Надеялась на то, что ночью отдохнут. Но шли и ночью. В трудно проходимой чаще зацепилась больной ногой за ветку. Острая боль пронзила ногу, и она упала, сжав зубы и подавив в себе крик.

– В чем дело?

– Что-то с ногой.

– Если дальше не сможешь идти, пристрелим… «при попытке к бегству».

– У вас что, совсем сердца нет?

– К немецкой подстилке нет. Тебя сразу порешить надо было, а не тащить через линию фронта. Но приказ… поднимайся, пошли.

– Мы любили друг друга еще до войны. Он в Москве учился… и не убил еще ни одного советского человека.

– Прямо ангел. Давай поднимайся!

– Сейчас.

Она оторвала от нижней рубашки полоску и туго перебинтовала ногу в месте перелома. Посмотрела по сторонам.

– Что ищешь?

– Палку.

Один из них выломал толстую ветку, сделал из нее, подобие палки, крюк буквой «г», очистив от лишних веток, и протянул Люсе: