Доктор Куковеров, про которого друзья говорили, что хотя он «мал ростом, но велик способностями», был во франко-русском госпитале «нашим маленьким Пироговым» и его равно ценили как русские, так и французы.

Окончив в 1894 году Военно-Медицинскую академию, Куковеров служил в Одесском военном округе и работал в Одессе под руководством известного деятеля Турецкой кампании, консультанта доктора Духновского. В 1899 году он был командирован в Квантунскую область на чуму. Когда начались военные действия, он был назначен полевым хирургом в отряд генерала Стесселя и, по прибытии отряда в Тяньцзин, оперировал во франко-русском госпитале.

И французские и русские врачи работали в госпитале с одинаковым усердием и самопожертвованием, но Куковеров поражал всех удивительной быстротой своей работы, неутомимостью и умением приспособляться ко всякой обстановке, при которой приходилось производить операции и делать перевязки. Своим хирургическим ножом он работал так же быстро, метко и уверенно, как и искусный гравер, и работа в его руках, как всегда, кипела.

Постоит он перед захлороформированным, неподвижным солдатом, положенным на стол, обмытым и обнаженным, подумает, поломает свою голову над тем, куда бы мог засесть осколок гранаты, от которого вздулось и посинело тело, пощупает рану, перевернет тело, снова задумается, – вдруг всадит нож по самую рукоять и вынет осколок. Теплая кровь зальет рану. Куковеров перевяжет артерии, обмоет рану тампонами, с материнской нежностью и ловкостью обвяжет и забинтует раненого и прикажет напоить его шампанским.

10 июня во время сражения, ознаменованного соединением отряда Стесселя с отрядом Анисимова, Куковеров сделал первую операцию в открытом поле под огнем. При сильном ветре, в облаках носившейся пыли, он сделал операцию под хлороформным наркозом и перевязал бедренную артерию, чем было остановлено смертельное кровотечение. Здесь им были перевязаны русские и германцы. Как эти, так и другие операции, несмотря на самые неблагоприятные условия, окончились выздоровлением раненых.

Вступив в наш соединенный госпиталь, Куковеров в первый же день сделал несколько неотложных перевязок и 15 больших операций под хлороформом.

Неотлучной помощницей Куковерова в его работе была сестра Люси. Хотя она явилась в госпиталь добровольной сестрой и никогда раньше не занималась перевязками, но она скоро освоилась со своим новым делом и относилась к нему так ревностно, что Куковеров без нее не производил ни одной операции.

Другой его усердной помощницей была сестра Анастасия Янченко, Киевской общины, прибывшая в отряд генерала Стесселя. Насколько опасно было ходить между госпитальными зданиями, можно судить из того, что платье у сестры Янченко было прострелено пулей, в то время как она проходила по двору.

Шальные китайские пули носились всюду, залетали в улицы, сады, дворы, окна и двери. Китайцы-христиане, которые в числе около 2000 человек толпились, загнанные и запуганные, в монастырских флигелях и подвалах, нередко попадали под эти случайные пули и осколки шрапнели. Их тоже приходилось перевязывать, хотя врачи госпиталя едва поспевали перевязывать всех раненных солдат.

В госпиталь приносили раненых всяких национальностей – русских, французов, германцев, американцев, японцев и аннамитов.

После одной жестокой перестрелки на вокзале в наш госпиталь сразу принесли несколько раненых японцев. Между ними был тяжело раненый офицер, который сейчас же скончался.

Для японцев отвели отдельное чистое здание. Выложили пол циновками, одеялами, матрацами. Наши доктора сейчас же перевязали раненых. Некоторые из японцев казались совершенными мальчиками. Лица у них от боли кривились в мучительную гримасу. Они корчились, но геройски переносили боли и никто из них не проронил ни вопля, ни стона. Только их товарищи, которые их принесли, сморщив брови и закусив губы, молча и угрюмо смотрели на своих раненых земляков и старались услужить им, чем могли.

Японцы недолго держали своих раненых в нашем госпитале, хотя их собственный был еще не готов. Они очень ревниво относились к тому, что раненые японцы пользовались приютом чужой нации, и уже на другой или на третий день заявили, что командир японского отряда очень благодарит за раненых, но приказал перенести их в японский госпиталь.

Аннамиты состояли военной прислугой при французских Тонкинских горных батареях, прибывших в Тяньцзин. Они носили странные соломенные шляпы, вроде абажуров, с какой-то занавеской от солнца на затылке. Это были старательные тихие солдаты, но они больше походили на женщин, чем на мужчин, благодаря своим женственным лицам, лишенным всякой растительности у всех возрастов. Черные волосы, закрученные в косу, мягкое выражение узких глаз, мелкая и мягкая походка делали их еще более женственными. Они с трудом переносили раны, мучились больше всех, и им трудно было помочь, так как никто в госпитале не знал их языка.

Французы тоже плохо переносили раны и не умели скрывать своих страданий во время перевязок и операций. Самыми крепкими и выносливыми были русские солдаты, которые переносили операции иногда без хлороформа и только охали и кряхтели.

Англичане, американцы и германцы имели свой особый госпиталь, устроенный в Гордон-Холле. У нас в госпитале лежал только один бедный, никому неведомый американец средних лет, который был ранен осколком гранаты в голову, в то время как шел по улице. Большею частью он был в полусознании, туго поправлялся, и от него мы могли только узнать, что он по своим коммерческим делам недавно приехал в Тяньцзин, потерял своих товарищей, был ранен на улице и его соотечественники почему-то забыли о нем и даже не приняли в свой госпиталь, вероятно, за недостатком места.

Несколько удачных перевязок Куковерова поправили его.

Среди друзей

Несчастия людей сближают. Все время, пока существовал Франко-русский соединенный госпиталь, что продолжалось ровно месяц, отношения между русскими и французскими врачами, между сестрами, монахами и ранеными разных национальностей были неизменно дружественными, сердечными и доброжелательными. Ни одно облачко не омрачило этих отношений, и франко-русский госпиталь в Тяньцзине имеет полное право быть назван одним из самых светлых и отрадных воспоминаний минувшей кампании.

Врачи обеих наций, сестры и монахи наперерыв старались услужить друг другу и раненым, и я не помню ни одной просьбы, которая не была бы исполнена, и ни одной услуги, которая не была бы оказана.

К 6 часам вечера, когда над городом затихала канонада, врачи, выздоравливающие офицеры, сестра Люси и сестра Янченко по окончании работы в операционной, садились дружной компанией обедать на верхней веранде госпиталя. Хотя стеклянные стенки веранды были подбиты пулями, но это было наиболее удобное место в госпитале, в котором можно было передохнуть от грохота бомбардировки и криков и стонов раненых.

Как весело было на нашей веранде, в которую бились сочные зеленые ветви акаций, тополей и плюща, когда китайцы уставали стрелять и их гранаты не пугали города! Шампанское, любезно доставленное французом Филиппо, шумело в стаканах и давало повод компании лишний раз провозгласить тост за франко-русскую дружбу и за защитников Тяньцзина.