слёзы. Хоть я ей и не говорила, она как-то прознала о том, что случилось. Она хотела обняться и поговорить, быть моей лучшей подругой, но я оттолкнула её и сказала, что не готова. Она просто кивнула и сунула мне в руку листочек бумаги, прежде чем уйти.

Я упала на кровать и без интереса посмотрела на листочек. Это было стихотворение Мэри Оливер. Я быстро просмотрела его, пока не дошла до последней строки, вопроса: «Что ты собрался делать со своей бешеной и прекрасной жизнью?»

Я села в приступе ярости. Почему я должна удовлетвориться одной бешеной и прекрасной жизнью? Перед глазами мелькнул вид могилы моего отца и трёх маленьких фигурок вокруг неё. Это нечестно. Люди заслуживают большего; больше, чем маленькое, короткое существование, в конце которого они увядают в никуда.

Мои глаза обожгло слезами. Я разорвала стихотворение и сунула в мусорку. Одна жизнь, полная ошибок – это недостаточно времени, недостаточно шансов, чтобы сделать всё правильно. Этого недостаточно. Кто такая эта Мэри Оливер, чтобы велеть людям принять ничтожество, когда сама она тем временем знаменита? Когда тем временем она знала, что её жизнь будет бесконечной; её мысли и слова будут повторяться сотни лет. Вот чего я хотела. Я хотела стать достаточно большой, достаточно важной, чтобы никогда по-настоящему не умереть. Тогда я никогда не окажусь в ловушке под землёй, как мой отец, без единой оплакивающей меня души.

Я точно знала, что мне нужно сделать. Я села за стол и загрузила компьютер, нетерпеливо постукивая в ожидании, пока он прогрузится. Если моя бабушка была права, и жизнь моего отца прекратилась из-за меня, я должна была показать ему, что я того стоила, заставить его мной гордиться, и жить за нас обоих: пойти в аспирантуру в Гарвард, а потом поехать в Вашингтон и работать с известными воротилами. Я отправлюсь вверх, вверх, вверх, и возьму его с собой. Ему не обязательно заканчиваться вот так. Я дам ему ещё один бешеный и прекрасный шанс.

* * *

Прежде чем подойти к нему, я дождалась, пока из лекционного зала выйдет последний студент. Доктор Джон Гарви, знаменитость Дюкета, его звёздный экономист. Двойной выпускник Гарварда: сначала колледж, потом кандидатская диссертация. Советник по экономике двух президентов; радость и гордость нашего университета. На его лекции было практически невозможно попасть, если только ты не идёшь на диплом экономиста – за исключением Хезер, которая в прошлом семестре попала на его лекции, несмотря на то, что училась на лингвиста, потому что вот такая вот она была везучая.

Доктор Гарви был высоким, крепко сложенным мужчиной с тёмными, начавшими седеть волосами. Возможно, когда он был молодым, он был по-своему, по-профессорски, красивым. Ни один студент никогда не видел его без хорошо отглаженного костюма и идеально завязанного на шее галстука-бабочки.

Он собирал свои бумаги, складывая их в дипломат, собираясь уйти. Сейчас или никогда. Я так крепко сжала своё заявление, что чуть не помяла его. Стипендия для выпускников Дюкета, неформально известная как «Фулбрайт» Дюкета. По этой стипендии выдавался один полный год обучения в любой аспирантуре страны. И она почти гарантировала, если присутствует в резюме, принятие в любой университет. Даже в университет, входящий в «Лигу плюща». Я хотела этого, как никогда ничего не хотела. Это была моя последняя надежда – моя и моего отца. Мне надо было поразить стипендиальный комитет, и ничто не сделает этого лучше, чем рекомендательное письмо от доктора Гарви.

– Не нависайте надо мной, – сказал он, убирая бумаги в дипломат.

Я прочистила горло.

– Эм, доктор Гарви, я хотела бы вас кое о чём попросить.

– И? Выкладывайте.

В моём животе заметались бабочки. Я робко протянула ему своё заявление.

– Я подаю документы на стипендию для выпускников Дюкета, и я надеялась… поскольку у нас с вами было четыре семестра занятий, и я получила высшие баллы на них на всех, и вы написали на моём последнем реферате, что у меня очень нетривиальное мышление… Ну, я надеялась, что вы напишете мне рекомендательное письмо…

Вот. Я это сказала.

Он перестал собирать дипломат и поднял глаза. Осмотрел меня с головы до ног. Я заставила себя не шевелиться, широко расправив плечи.

– Напомните мне своё имя.

– Джессика Миллер, – с трудом произнесла я; у меня внезапно разболелось горло. – Джессика М.

Доктор Гарви так долго стоял и молча смотрел на меня, что мне я начала чувствовать глубокий дискомфорт. У меня на шее собрались капельки пота. Сейчас он скажет «нет». Конечно, скажет. Сокрушающе.

– Поужинайте со мной, – сказал доктор Гарви, и факт, что он заговорил, шокировал меня настолько, что на то, чтобы понять, что он говорит, у меня ушла лишняя секунда.

– Поужинать?

– Если вы хотите рекомендацию, я хотел бы получше вас узнать, – Доктор Гарви захлопнул дипломат. – Я угощу вас ужином в пятницу вечером, и мы поговорим. – Он пошёл к двери, поправляя галстук-бабочку. Затем он развернулся и посмотрел через плечо на меня.

– Ну, что скажете, мисс Миллер? Насколько сильно вы этого хотите?

Глава 27

Сейчас

Я так сильно хотела попасть домой в Дюкет, почувствовать магию в его почве. Но стоя тут, глядя на склеенные фотографии в руках Эрика, я почувствовала себя скорее вернувшейся на сцену преступления. Я отступила к краю платформы. Глаза Эрика метались в поисках трещин в чьей-нибудь маске.

– Это была одна из соседок Хезер, – сказал он. – Это логичнее всего.

Ужас был будто якорем, приковавшим меня к земле.

Громкие восторги наконец-то утихали. Голос Эрика прорезал оставшийся гвалт; громкий и знакомый. Фрэнки, всё ещё окружённый толпой футболистов, повернулся в нашу сторону. Но Эрик смотрел только на Каро:

– Это ты? Маленькая Кэролин Родригез? Всегда хорошая девочка, верная подруга. Но каково это было, всегда быть третьим лишним? Ты всё время ходила за Минтом и Джессикой, Хезер и Джеком. Ты ревновала? Хезер была «Чи О». Она была популярной, королева бала влюблённых «Фи Дельты». У неё был бойфренд и планы на будущее. А что было у тебя? Ни бойфренда, ни планов. Я видел твоё личное дело: ты училась на режиссёра и едва дотянула до среднего балла. И это в самом разгаре кризиса. Ты целый год после выпуска была без работы. Секретарша с хорошим дипломом. Единственная не взлетевшая.

Каро никогда мне этого не говорила. От удивления я приостановила временное отступление. Её щёки запылали.

– Я не… – начала она.

– А теперь ты – учительница младших классов. – Голос Эрика был едким. – Жизнь