– Господи! – ахнула Рита. – Что случилось?

Вопрос этот, конечно, имел смысла не больше, чем подлёдная рыбалка на школьном катке. Случилось то, что Валера прикончил Елизавету Архиповну, пытался неудачно замести следы, не преуспел, воззвал к любимой, и в итоге любимая таскалась с трупом по крышам, пока Валера утешался салатом.

Но Рита, отлично понимая все это, ни секунды не верила, что именно смерть Елизаветы Архиповны произвела на ее Грабаря такое впечатление.

И не ошиблась.

– Ты меня бросила! – прохрипел несчастный, покачиваясь. – Мешок!

– Я – мешок? – оторопела Рита.

– Да не ты! – На этот отчаянный вопль, казалось, ушли последние силы несчастного боксера.

– А кто?!

На мгновение Рите представилось, что мешком Валера непочтительно обозвал покойницу, которую сам же и привел в такое состояние. Но она тут же напомнила себе, что это недоступная для него степень образности.

Валера, пошатываясь, удалился в глубь комнаты, и Рите ничего не оставалось, как последовать за ним. Она ошарашенно покрутила головой. Судя по обстановке, Грабарь последние сутки занимался тем, что убивал стулья. Они атаковали, а он отчаянно сопротивлялся. Возле стены валялись вперемешку отломанные ножки числом восемь штук, треснувшая спинка была отброшена на диван, о вторую Рита едва не споткнулась.

– Ты что тут творил? – не выдержала она.

– Дыры в душе латал! – с суровым мужским пафосом возрыдал Валера.

Рита не выдержала.

– Лучше бы ты, сволочь, дырку в голове Елизаветы залатал!

– Почему я-то?

– Потому что ты ее сам и пробил!

Валера прервал скупые рыдания и уставился на подругу. Смысл сказанного доходил до него медленно, но наконец, хромая, все-таки добрался. Несправедливостей на долю Грабаря за последние два дня выпало, по его убеждению, больше, чем снега зимой, и последний ухнувший сверху сугроб он выдержать не смог.

– Я? – взвыл Валера. – Я пробил?! Да я! Да она! Да ты!.. А они!

Дождавшись, пока Грабарь закончит повторение известных ему местоимений, Рита без лишних церемоний встряхнула любимого с такой силой, что у него мотнулась голова, и привела в чувство заботливым тычком под ребра.

– Что ты? Что ты?

– Я ее пальцем не тронул!

– Ты ее бросил в канаву!

Валера стал похож лицом на чайный гриб.

– Кого? Старуху вашу?!

– «Нашу!» Общую!

– Зачем бы я ее потащил в канаву, дура! – воззвал Валера к интеллекту любимой. – У меня там мешок лежал!

Теперь друг напротив друга стояли два чайных гриба, потому что Рита цветом лица сравнялась с возлюбленным.

– Какой еще мешок?!

– «Юниор»!

– Откуда он там взялся?

– Я его туда положил!

– Елизавету прикрыть?

– При чем здесь Елизавета?!

– При канаве!

Оба выдохлись и замолчали.

– Короче, давай еще раз, – приняла Рита мужественное решение. Слушать объяснения Грабаря мог только специально подготовленный человек, тренировавшийся на бобрах, но выбора у нее не было.

– Я принес тебе мешок, – мрачно поведал Грабарь.

– Мне?

– Ну а кому еще-то? Елизавете?

– Какой мешок?

– «Юниор».

В кромешном мраке вокруг Риты внезапно забрезжил луч истины.

– Погоди… ты притащил боксерский мешок?

– Фигасе ты догадливая, – сыронизировал Валера. – А я тебе о чем твержу?

Рита отмахнулась от его тонкого юмора.

– И этот мешок зачем-то сунул в канаву?

– Не зачем-то, – насупился Валера. – Мать твоя меня выгнала. Сказала – он воняет.

Тут Риту охватило абсурдное подозрение, что вместо мешка Валера таки принес мертвую старушку. Это объясняло бы реакцию матери. Но Грабарь развеял ее страшные сомнения:

– Я понюхал… Ну да, попахивает слегонца. Там эта… – Он напрягся. – Материя.

– Кожзам, – рассеянно поправила Рита. Она напряженно думала.

Получается, Валера принес боксерский мешок. И судя по всему, решил подержать его какое-то время в канаве.

– Ты его проветривал?

– Дурак я, что ли, – мрачно сказал Валера. – Принес тебе. Мать твоя не пускает в дом. Думаю, надо сюрприз. Хотел на дереве повесить… Слишком долго! И ходят вокруг всякие. Я тогда в канаву. Веточками сверху. И за тобой пошел. А ты!..

Эта связная речь была вершиной грабаревских возможностей по составлению описания события. Рита мимоходом восхитилась, но даже восторг не мог затмить открывшейся ей правды.

– То есть ты Елизавету не трогал?

– Сдурела? – ласково осведомился Валера. – Чего я буду ее трогать? Я ее вообще не видел.

Рита испытала такое облегчение, что пошатнулась. Господи, он ее не убивал!

– Ты чего, чего? – встревожился Грабарь. – Пьяная?

Он принюхался, но ничего не учуял. Валера сгреб подругу в охапку, подтащил к дивану и мягко сгрузил на продавленные пружины. Рита не сопротивлялась, по опыту зная: если любимый решил куда-то ее перенести, лучше не дергаться.

– А ты! – обвинил Валера, нависая над ней и сжимая кулаки, что относилось, конечно, не к Рите, а к жестокости судьбы. – Ты меня выгнала!

– Я тебя не выгнала. Ты сам ушел!

– Мешок не похвалила!

– Я его не видела!

– Спасибо не сказала! – продолжал Валера перечисление обрушившихся на него ударов судьбы. – Салата не дала! Грубила!

Рита села на диване. Валера подумал и сел рядом. Из этого положения ругаться было неудобно.

– Дурень ты мой, дурень, – вздохнула Рита. – Что ж ты сразу не сказал?

– Что не сказал?

Теперь настала очередь Риты объяснять, за что бедного Грабаря выгнали из дома. Когда она перешла к описанию подъема по лестнице, Валера встал, пересек комнату, зачем-то взял ножку стула и вернулся обратно.

– Ты чего ее схватил? – подозрительно спросила Рита, прервав рассказ.

– Успокаивает.

– А-а-а! Ну ладно.

Она вкратце, стараясь не использовать сложноподчиненных предложений, закончила повествование о событиях праздничного вечера как они виделись ей.

– Я думала, это ты ее убил, – покаянно закончила Рита. Что ни говори, получалось, что она оклеветала невинного человека. Валера мог ее за это и не простить.

Грабарь молчал, сжимая табуретную ножку.