– Не знаю я!

– Знаешь! – отрезал Илюшин. – Хватит врать, у тебя уже щеки от вранья покраснели.

Светлана ощутила острое желание немедленно посмотреться в зеркало. Кожа на лице и впрямь горела.

– Что мне сказали, то я и передала! – страдальчески взвизгнула она, не выдержав.

– Кто сказал? – хором рявкнули Бабкин с Илюшиным.

Света захныкала. Ей действительно стало страшно и тошно, потому что пока она молчала, можно было притвориться, будто ничего и не произошло, а сделанное вслух признание безжалостным лучом высвечивало и ее, Игнатову, в полный рост, и подлый ее поступок.

– Алевтина, – выдохнула она. – Я не виновата! Она мне заплатила!

И обелив себя таким нехитрым признанием со всех сторон, заревела уже в полный голос.

Бабкин с Илюшиным переглянулись. Они выяснили еще не все, а на эти рыдания грозил сбежаться весь рынок.

– Скажи, что ты ей голову свернешь, если она не замолчит, – попросил Макар.

– Почему я? – удивился Бабкин.

– Ты страшный.

– А ты, конечно, цыпленок Цып! Это ты ее довел вообще-то.

– А что оставалось делать, когда она едва пятьсот рублей из меня не вытянула?

– Пожалел для девушки пяти сотен. Жлоб московский!

– Ты видел, почем у нее яблоки? Кто из нас после этого жлоб?

– Да, цена малость задрана, – согласился Сергей.

– Малость? На Дорогомиловском тот же сорт вдвое дешевле.

– У нее существование тяжелое, ей выживать надо!

– Поверь, ей будет легче выжить со свернутой башкой.

Оба повернулись к Игнатовой, будто прикидывая, насколько Макар прав.

Света перестала рыдать и ошеломленно прислушивалась к их диалогу.

– Ы-ы-ы, – неуверенно сказала она в повисшем молчании.

Из-за угла гавкнула дворняга.

– Не «ыыы», а во всех подробностях, пожалуйста, – попросил Илюшин, снова превращаясь в того любезного молодого человека, которого Света узрела двадцать минут назад. – Не злоупотребляйте этой лаконичной выразительностью.

Бабкин отогнал голубей, подтащил ящик и галантным жестом предложил Свете присесть. Сам устроился рядом на корточках, а Илюшина проигнорировал: кому нужен ящик, тот сам его притаскивает.

Света на всякий случай жалобно шмыгнула носом, но ясно было, что момент для нытья безнадежно упущен.

– Пришла ко мне она… – обреченно начала она.

– Жена Григория? – перебил Макар.

– Ну да. И говорит…

Тут Света задумалась. Алевтина так хитро построила разговор, что смысл каждой фразы был весьма расплывчат, но при этом содержание всей беседы не вызывало никаких сомнений.

– Ну, что говорит-то? – поторопил ее Бабкин.

– Ничего не говорит! – огрызнулась Света. – Бабла предлагает!

– Просто так? – усомнился Илюшин. – На, говорит, тебе, Светлана, денег, а то у меня лишние завалялись.

Игнатова насупилась. Что они ее, за дуру держат?

– Нет, не так. Она хотела, чтобы я кое-что для нее сделала.

Визита Алевтины Игнатова совсем не испугалась, скорее, ощутила внутри разрастающийся пионерский задор. «А я что? – готовила она речь наскоро, пока наблюдала приближающуюся к ее дому угловатую фигуру. – А я ничего!» И роились в ее голове фразы вроде «за своим мужем надо самой следить» и «мужик не баран, за рога не уведешь». Из этого роя Светлана приготовилась вытаскивать по одной пчеле и атаковать Алевтину. Пусть уйдет хорошенько искусанная! Что это за наглость такая – заявляться вот так за здорово живешь к любовнице своего мужа! Никакого такта нет у людей.

Так думала Светлана, понемногу распаляя в себе здоровое возмущение.

Но первая же реплика Алевтины заставила ее прикусить язык от удивления.

– Чайку не нальешь? – пропела Гришкина жена и огляделась. – Эх, хорошо у тебя! Сама бы к тебе в гости захаживала.

Игнатова насторожилась, но дальнейший разговор потек до того миролюбиво, что она начала гадать: осведомлена ли Алевтина о похождениях ее муженька? По всему выходило, что должна знать, никак не может не знать, ибо Григорий с Игнатовой своей пылкой страсти не скрывали, а жители Шавлова излишней щепетильностью не страдали и всё секреты тащили к тому, кто в них меньше всего был заинтересован.

В данном случае – к обманутой жене.

Но Алевтина ходила кругами, глазки свои водянистые прикрывала удовлетворенно, отпивала по глоточку крепкий до горечи чай и не морщилась. Что-то есть у нее на уме, убеждалась Игнатова с каждой минутой, но что именно, понять не могла, и это ее всерьез тревожило.

Как вытащит сейчас эта селедка нож, как начнет тыкать в богатое Светино тело! Света никогда не обольщалась насчет нравственности обманутых жен. От этих всего можно ожидать.

Алевтина нож не вытащила, а достала деньги и зачем-то пересчитала на глазах у Игнатовой. Безжалостный поступок, ибо Светка как раз сидела на бобах. Не у Гришки же деньги клянчить, он тоже гол, как общипанный петух.

– Бывает, мужчины такими болезнями заболевают, о которых говорить-то стыдно, – задумчиво сказала Алевтина.

Игнатова подтвердила, что да, случается.

– И ведь скрывают, подлецы, от всех! – огорчилась Алевтина.

Свете стало не по себе. К чему это она клонит?

– А ведь если б нашлась такая женщина, которая на весь мир их ославила, поганцев, жить бы стало легче! – с надеждой сказала Алевтина.

– А рыло бы той женщине не начистили бы? – осведомилась Игнатова.

– Если б она на площадь вышла и принялась орать, как раненая коза, то начистили бы, – согласилась Алевтина. – А если бы по-умному все сделала, по-тихому, то ходила бы крепенькая, целехонькая и богатенькая.

И Алевтина еще раз выразительно помахала деньгами.

Тут Игнатова начала соображать, куда дело идет.

– Короче, она захотела, чтобы я про Гришку всякое наговорила, – хмуро сказала Света внимательно слушавшим Бабкину и Илюшину. – Вроде как у него болячки дурные. Которые только у нашего Овчарова лечить можно.

– И вы наговорили, – понимающе кивнул Макар.

– А что мне делать-то оставалось?!

– Действительно, – буркнул Бабкин. – Не отказываться же возвести поклеп на человека только из-за того, что это не очень порядочно.

– Это у вас, мужчин, такие слова в ходу – порядочно, непорядочно! А для женщины ваша порядочность – слишком большая роскошь. Я решила, что от Гришки не убудет.

– И соврала, – резюмировал Макар.

– Ну, соврала, – вызывающе согласилась Света. – А может, и не соврала! Я ж у него справку не требовала!