Во-первых, она была выполнена на листочке, а не в тетради, как положено. Во-вторых, содержала абсолютно посторонний текст, озаглавленный не: «Зимняя сказка», как у всех, а почему-то: «Васька дурак». Причем в дальнейшем тема ограниченных умственных способностей Васьки если и раскрывалась, то как-то невнятно, загадочными пиктограммами в виде смайликов, ноликов, крестиков…

Крестиков?!

Оля ахнула и поднесла листочек поближе к глазам. Перевернула его – и ахнула повторно.

На обороте не было ни букв, ни цифр, ни рисунков, только знакомые учительские подписи: ее собственная, Ксюшина и Жанны Марковны. Каждая – в нескольких вариантах.

– Не может быть! – с чувством произнесла Ольга Павловна – Ах он, паршивец!

«Кто?» – спросил внутренний голос.

До него еще не дошло.

– Овчинников из шестого «В», кто же еще! – она потрясла бумажкой в воздухе. – Это его тетрадка, его почерк, вся его хулиганская манера! Он подделывал учительские подписи, паршивец! Не иначе, завел для папы с мамой фальшивую отчетность. То-то они давно уже не реагируют на двойки и замечания в его дневнике!

«Погоди-ка! – встрепенулся внутренний голос, и в голове у Оли что-то зашевелилось, заворочалось, щелкнуло и сложилось, как пазл. – Значит, «красная метка» – это еще одна тренировочная работа Овчинникова, и подпись Жанны Марковны была поддельной, а могилки с крестиками вообще не несли никакой смысловой нагрузки!»

– Теперь-то я понимаю! – Оля выронила бумажку и схватилась за голову. – Боже мой! Получается, что это Овчинников, дурак несчастный, довел бедняжку ЖМ до инфаркта! Вот почему «красная метка» была у нее в кулаке: она рассматривала Витькино криминальное творчество, и ей стало плохо.

«Верно! – воскликнул внутренний голос. – Помнишь, Люсинда сказала, что Витька курит в туалете, хотя должен был идти к Жанне Марковне? Точно: это она его из-за бумажки с подписями и вызывала!»

– Повезло Витьке, что Люсинда в «пытошную» успела войти раньше его, – заметила Оля. – Был бы стресс у пацана на всю жизнь!

Внутренний голос высказался в том смысле, что хороший стресс с применением родительского ремня Овчинникову не помешает, и Оля пообещала себе – и голосу – заняться этим при первой же возможности.

Сна у нее не осталось ни в одном глазу, и проверять тетради дальше она тоже больше не могла. В мозгу ее с деловитым жужжанием, как пчелы, щекотно роились мысли, в ногах загудели пружинки – ей захотелось вскочить и куда-то побежать.

Оля вскочила и принялась расхаживать по комнате.

Время от времени она застывала в задумчивости, замирала на одной ноге и спохватывалась, уже теряя равновесие. Это было опасно.

«Так и грохнуться недолго и еще что-нибудь сломать!» – припугнул мыслительницу внутренний голос.

Тогда она заставила себя сесть, закуталась в одеяло, закрыла глаза и замерла, пропуская, так сказать, сквозь сито логики раздробленные на мелкие элементы факты, свои соображения и догадки.

Люсинда придумала «красную метку», а Оля в нее поверила – и в дальнейшем объясняла чуть ли не все происходящее действием проклятья, которого на самом деле не было и в помине!

Значит, существовала какая-то другая закономерность, иное объяснение тем фактам, которые она уже привыкла воспринимать как часть одной цельной истории.

Ольга Павловна – дипломированный специалист по художественным текстам – чувствовала, что вполне способна разобраться и в этом сюжете. Ей бы только выделить красную нить…

Но путеводная ниточка мелькала слишком уж редким пунктиром, появлялась и снова пряталась, упорно не даваясь в руки. Оля совсем измучилась, плюнула на весь этот детектив и легла спать.

На этот раз получилось – она уснула, но сон ее был непрочным и беспокойным. Его пронизывали трассы быстрых, как пули, мыслей и расшатывало колокольное гудение дурацкого рефрена про новое место, жениха и невесту.

– Вот привязалось! – стыдясь своей внезапной зацикленности на брачной теме, посетовала пробудившаяся Оля.

И вдруг – поняла, ухватила нужную подсказку, которую так настойчиво предлагало ей подсознание.

Жених и невеста! Да!

Громов не сразу понял, что его разбудило.

В спальне было темно. Квадратное окно, которое он с вечера оставил незашторенным, смотрелось увеличенной копией главной работы Малевича. Непохоже было, что наступило утро светлого воскресного дня.

Громов похлопал ладонью по прикроватной тумбочке, нашел часы, сфокусировал взгляд на циферблате и выяснил, что светлое воскресное утро наступило пока что только в Японии и на Камчатке. На часах было три с копейками, самая что ни на есть глухая ночь. Какого черта он проснулся – непонятно!

Громов заворочался, поудобнее устраиваясь в постели, покидать которую досрочно вовсе не собирался. Матрас под ним хрустнул, и этот звук отозвался эхом у входной двери, где что-то скрипнуло.

Громов поднял голову.

– Андрей Палыч, вы не спите? – с надеждой прошелестел тихий голос.

– Кто здесь?

– Это я, Андрей Палыч, не бойтесь, – прошелестело в ответ.

Громов не испугался, просто неприятно удивился, потому что никогда не верил в существование замковых привидений, а тут к нему плыл конкретный шотландский призрак, клетчатый, как шахматная доска.

– Кто это – я? Я бывают разные! – сказал он подозрительным голосом умного Кролика из мультфильма про Винни-Пуха и сел, натянув одеяло по подбородка.

Призрак бесшумно приблизился и воплотился в растрепанную барышню, завернутую в толстое одеяло.

– Чего тебе, куколка? – неласково спросил ее Громов, имея в виду явно выраженное сходство ночной гостьи с толстой гусеницей в коконе.

– Ой, вы уже не сердитесь! – обрадовалась та, забыв, что она-то тоже обижалась и злилась. – Как хорошо!

– Не вижу ничего хорошего, – возразил Громов. – Три часа ночи! Все нормальные люди видят десятый сон, какого черта вам-то не спится? И как вы выбрались из башни? Почему Саня вас выпустил?

– Потому что он, в отличие от меня, нормальный человек и видит десятый сон, – хихикнула ночная гостья. – Андрей Палыч, вы обещали выслушать меня в любое время дня и ночи.

– Но не в любом месте и не в любом виде, – возразил Громов и потянулся за халатом. – Отвернитесь!

Он с сожалением покинул теплую постель, надел халат, сунул ноги в тапки и недовольно сказал:

– Я так понимаю, у нас с вами будет серьезный разговор, для проведения которого моя холостяцкая спальня не очень-то подходит?

– Э-э-э… да. Я думаю, нам лучше пройти в библиотеку или в кухню.

– В кухню, – выбрал Громов. – Заодно кофе выпью, чтобы глаза не слипались.

По тихому и темному ночному дому они перебрались в кухню, не перебросившись по дороге ни словом, следуя один за другим на расстоянии, не допускавшем никаких физических контактов. Несмотря на неуставную форму одежды, встреча предполагалась сугубо деловая, без лирики и интима.