Таким образом, Московский патриархат продемонстрировал, что диалог с другими конфессиями возможен только тогда, когда он играет роль старшего брата[698]. Эту позицию РПЦ активно продвигает с начала 2000‐х гг. Еще будучи митрополитом Смоленским и Калининградским, Кирилл заявил, что «Россия – это православная страна с национальными и религиозными меньшинствами»[699].

Опыт функционирования Межрелигиозного совета России как закрытого клуба для избранных религиозных организаций, представляющих «традиционные» религии, показывает, что монополист на религиозном рынке может присвоить некоторые функции регулятора с молчаливого согласия последнего. РПЦ является таким монополистом и непосредственно участвует в формировании институциональных правил взаимодействия религиозных объединений друг с другом.

* * *

В этой главе были рассмотрены правовые аспекты деятельности духовных управлений мусульман в современной России в контексте изменений законодательства страны, посвященного вопросам свободы совести и статуса религиозных объединений. В главе прослежена эволюция России от внеконфессионального государства второй половины 1980‐х гг. к светскому с четко прописанным принципом отделения религиозных объединений от государства.

Некоторые религиоведы и правозащитники считают, что Россию 1990–1997 гг. (до принятия закона «О свободе совести и о религиозных объединениях») можно охарактеризовать как поликонфессиональное светское государство. Как, например, отмечает российский правовед А. В. Пчелинцев, «сравнительный анализ западных конституций с Конституцией Российской Федерации показывает, что с формально-правовой точки зрения Россия является одним из самых светских государств мира»[700].

Действительно, Россия является одной из немногих европейских стран (наряду с Францией), где на конституционном уровне зафиксирован светский характер государства. Однако при этом ни в самой Конституции, ни в других нормативно-правовых актах это понятие не раскрывается.

В большинстве стран, независимо от политического режима и формы правления, а также от того, существует там государственная (официальная) религия или нет, государство в той или иной степени стремится контролировать религиозный рынок и оказывать покровительство одним вероучениям в большей степени, чем другим. Так, например, в целом ряде стран некоторые новые религиозные движения объявлены вне закона или государство не оказывает им такой же поддержки, как религиям, насчитывающим многовековую историю[701]. При этом, как справедливо отмечают многие авторы, светский характер государства не нарушается. Нарушение светскости происходит в том случае, когда какая-либо религиозная организация выступает в роли идеологического института, оказывающего влияние на государственную вероисповедную политику.

Представители Русской православной церкви утверждают, что обеспечить равенство всех конфессий невозможно, и ссылаются при этом на опыт западных стран. Такие авторы призывают разделять понятия «равенство» и «равноправие». Первое, по их мнению, означает, что деятельность религиозных объединений должна осуществляться в соответствии с действующим законодательством. Вместе с тем равноправие подразумевает наделение религиозных объединений равным объемом прав и обязанностей[702]. Таким образом, равенство религиозных объединений перед законом в понимании православных авторов – специалистов по государственно-вероисповедным отношениям не исключает того, что органы власти действительно могут отдавать приоритет конкретным религиозным организациям[703]. Однако ранжирование религий либо на уровне нормативно-правовых актов, либо на уровне правоприменительной практики нарушает как принцип равноправия, так и принцип равенства религиозных объединений перед законом. О причинах такого ранжирования писал российский социолог религии М. Ю. Смирнов:

Я считаю, что, к сожалению, в России отношение к религии инструментальное – по крайней мере, со стороны тех самых «инстанций». То есть религия рассматривается не столько сама по себе, как духовное состояние людей, которое формирует внутренний мир, сколько как важный инструмент, которым можно заменить идеологию, которым можно, как волшебной палочкой, прикоснуться к чему-то – и вот это что-то сразу стало другим, расцвело. Ввести религию в школу, в армию, еще куда-нибудь, и в результате что-то будет меняться. Религия берется как инструмент социального конструирования. С этой точки зрения воспринимаются и религиозные организации: они или функционируют как социальный инструмент, или не функционируют. Понятно, что отсюда проистекает и ранжирование религиозных объединений[704].

В Российской империи все представленные в стране религии подразделялись на государственную церковь (Синодальную), «терпимые» и «нетерпимые» религии. В современной Российской Федерации действует иная схема. Религии подразделяются на «традиционные» и «нетрадиционные». Особенностью такой классификации является то, что, во-первых, список «традиционных» религий не является исчерпывающим. А во-вторых, среди «традиционных» религий существует своя градация: «первой среди равных» является РПЦ, остальные религиозные организации, в том числе представляющие православное христианство, пользуются меньшими правами.

Термин «традиционные религии» приобрел дополнительное значение и используется для противопоставления одних религиозных традиций, исторически существующих на территории всей страны или в отдельных регионах, другим, не получившим широкого распространения среди представителей какого-либо из народов или народностей России. Иными словами, во главу угла ставится принцип этноцентризма[705].

В этом смысле концепция «традиционных» религий полностью соответствует принципам вероисповедной политики Екатерины II. Признанием в России пользовались одни религии (исповедуемые народами, проживавшими в империи), в то время как другие просто игнорировались или запрещались. Когда в стране появлялись последователи неизвестной прежде в пределах Российского государства религии, они не могли открыто исполнять ее обряды, а те, кто пытался это делать, подвергались преследованиям[706].

Принцип этноцентризма позволяет рассматривать верующих как капитал, который религиозные объединения в России обменивают на материальные и нематериальные блага, получаемые от государства. Из религиозных организаций, представляющих «традиционные» религии, эту концепцию наиболее активно продвигают Русская православная церковь и Центральное духовное управление мусульман.

Начиная с 1997 г. нарушение принципа равенства религий перед законом находило воплощение сначала на уровне не имеющей правовой силы, но заключающей в себе важное идеологическое значение преамбулы к федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях», а затем в правоприменительной практике. Поправки в законодательство о свободе совести, содержащиеся в «пакете Яровой» и вступившие в силу в 2016 г., также фактически усиливают это неравенство.

Концепт «традиционных» религий оказался крайне удобным для муфтиятов, которые стали активно использовать во внутриисламском дискурсе дихотомию «традиционный – нетрадиционный ислам». При отсутствии хотя бы приблизительной обшей формулировки понятия «традиционный ислам», мусульманские религиозные деятели вкладывают в него разные смыслы. Никакого консенсуса между муфтиятами по вопросу о том, в чем состоит кредо «традиционного» ислама, не существует[707]. В результате к представителям «нетрадиционного ислама» мусульманские религиозные деятели зачастую относят своих оппонентов, работающих в других духовных управлениях или представляющих независимые общины.

Отсутствие в России специализированного органа, координирующего государственную вероисповедную политику, только затрудняет разрешение конфликтных ситуаций, возникающих между различными духовными управлениями мусульман, а также между мусульманскими религиозными объединениями и верующими. Стороны этих конфликтов вынуждены искать поддержку в разных ведомствах: от региональных органов власти до Администрации Президента РФ.

Глава IV

Межрегиональные муфтияты

«Великий Муфтий» – в отличие от большинства нашей братии – мущина искренняя: пишет и