И все-таки народ на телевидении работал неплохо; в какой-то момент Энгин даже забеспокоился, что они могут выйти на видеосвязь с Тариком, сидящим в пещере где-нибудь в горах Гинду-Куша. Он нервно потел и косился на экран каждый раз, когда ведущий кого-нибудь игриво представлял. Для этих умников с телевидения, кажется, нет ничего невозможного, если что задумали — сделают. Все как будто готовы плясать под их дудку.

— В «Слабом звене»? А, да, — говорит он девушке-гримерше, — очень интересно было! Эта Энн Робинсон, Бог ты мой! Такая серьезная дама!

Пока она пудрит ему лоб, он спрашивает, стараясь снискать ее расположение:

— Так это вы гримировали небезызвестного мистера Робби Уильямса?

Робби — главный приглашенный участник, звезда шоу, настоящая достопримечательность. За воротами телестудии собралось тысячи две девочек-подростков, все визжат, описаться готовы от восторга. Входя в здание, он заметил, как мордашки у них разочарованно скривились: конечно, это ведь он, Энгин, а не их идол, появился из черного «Мерседеса». У Робби хватило воспитанности поздороваться с Энгином сразу по прибытии. Если точнее, он дружелюбно, со своей знаменитой обезьяньей усмешкой произнес: «Здорово, дружище, как дела?» — и скрылся в своей гримерной, размером изрядно побольше.

— Да! Он такой милашка, — говорит неверная шлюха-гримерша. — Ну, знаете, ни чуточки не задается. Все трепался со мной, прямо будто я ему, ну, как лучшая подружка!

— Весьма талантливый эстрадник, это факт, — подтверждает Энгин и начинает напевать: «Это он-на-а-а».

— А вы знаете, — спрашивает он гримершу, — что песня «Это она» была написана о принцессе Диане?

— О-о-о-о, да что вы, не может быть. А я думала, это о бывшей девушке Робби. Ну, знаете, симпатичная такая, она еще аборт сделала.

— Нет-нет. Ее написал человек по имени Карл Уоллингер…

Но времени объяснять у него нет, так как распорядитель, тяжело дыша и в страшной панике, вернулся сообщить Энгину, что ему срочно нужно в студию.

Снабженный миниатюрным микрофоном, он терпеливо ждет за кулисами, за толстым синим занавесом, а рядом стоит студийный менеджер, готовый подать ему сигнал к выходу. Но Парки никак не может закруглиться с женщиной, страдающей болезнью Дауна, — она, кажется, не хочет уходить. Все продюсеры озабоченно переглядываются друг с дружкой. Наконец ассистент самолично вытаскивает ее из кресла — камеры в этот момент скромно отворачиваются. После этого Парки расслабляется, без запинки благодарит и начинает готовить почву для появления Энгина.

Сколько программ у него, Энгина, за плечами? Бог ты мой, должно быть, около сотни. Не совсем так представлялось ему будущее, когда охранник выпихнул его за ворота Белмаршской тюрьмы со словами: ну че, урод безмозглый, давай, блин, домой вали (что в общем-то приятно было услышать). Если бы ему и пришло тогда в голову среди прочих вариантов, что им могут заинтересоваться СМИ, то разве что только в качестве эксперта по терроризму, подготовленного специалиста, который может сообщить, кто какой теракт пытался организовать и почему и каково было состояние их мыслей в ходе операции. Но нет, это их совершенно не волновало. Да и с чего бы, подумайте сами, им этим интересоваться? Он, фактически, доказал, что во всем мире нет человека, хуже него подходившего для такой роли — рассказывать об успешных терактах.

Нет, им от него нужно было качество, суть которого наиболее емко и точно сформулировал тот самый тюремный охранник: урод безмозглый. Безмозглый урод в полном смысле слова. Данное состояние безмозглого уродства несомненно являлось — впрочем, к немалому удивлению Энгина — ценным товаром в глазах телевизионной братии. «Народ хлебом не корми, дай поглядеть на неудачников, — говорил его ухмыляющийся агент, мистер Стернберг. — Достаточно провалиться у них на глазах, не переставая при этом радостно улыбаться, — и тебя будут обожать все и каждый, поверь мне». Ох, если бы только можно было это втолковать паре его сегодняшних утренних посетителей! Кому он мешает, ну кому?

Сейчас все равно не до того; ну вот, начинается. Подготовься, Энгин! Соберись, не забудь про важную, специальную телепоходку и постарайся не споткнуться о собственные ноги, как тогда у Джонатана Росса. Теперь глубокий-глубокий вдох… пора!

Все у него с собой? Секунду он пребывает в потной неуверенности… но теперь все равно поздно — Парки уже закончил свое вступление словами «Леди и джентльмены… а теперь давайте тепло поприветствуем Энгина Хассана… нашего безмозглого террориста!»

Аудитория, следуя указаниям студийного менеджера, взрывается, вступает популярная мелодия, и Энгин, приклеив к своей толстой физиономии приличествующую случаю скромную, самоуничижительную улыбку, выходит на первый план перед камерами.

Вслед за тем Энгин медленно открывает глаза. Никаких девственниц нигде не видно. Он по-прежнему в машине, вокруг обломки, люди кричат, перед ним — большая белая стена. На рай непохоже. Скорее похоже на то, что он все еще здесь, в рассаднике сионизма — еврейской галерее.

Он опускает взгляд: на коленях у него лежит черный металлический детонатор. После всех уверений Тарика и эксперта по огнестрельному оружию — зловещего вида суданца, как его там, Ибрагима — в это трудно поверить, но прибор, кажется, не сработал. Энгин зажмуривает глаза и снова жмет на красную кнопку, на этот раз с чуть меньшим религиозным пылом.

Ничего! Совсем ничего!

Он что, не так что-то сделал? Батарейки сели?

Он опять нажимает на кнопку, на сей раз с открытыми глазами.

И опять, и опять, и опять.

По-прежнему ничего! О Господи, ведь не мог же он снова все напутать?!

До Энгина доносится негромкое постукивание со стороны окна. Осмотревшись по сторонам, он видит — Бог ты мой, этого только не хватало — еврея из этих, особенных, в большой черной шляпе викторианской эпохи и с длинными курчавыми бакенбардами.

— У-х-х. — Энгин с искаженным лицом снова вовсю барабанит по красной кнопке.

— Все в порядке, сэр? — спрашивает еврей.

Энгин с отвращением швыряет детонатор на пол и опускает стекло.

— По-моему, у меня детонатор сломался, — говорит он, не найдя другого подходящего объяснения досадной заминке.

— А, понятно. Вы-таки действительно террорист-самоубийца, — говорит еврей.

Крики между тем прекратились, к машине стекаются другие люди.

— Можно взглянуть?

— Что? — не понимает Энгин.

— На детонатор можно взглянуть? Может, мне удастся починить. Имею небольшой опыт в микроэлектронике.

— Э-э-э… конечно… — Энгин протягивает ему черную коробочку. Еврей вынимает крохотную отвертку из кармана своего черного пальто с фалдами и, поковырявшись ею в приборе минуту-другую, возвращает его.

— Попробуйте еще, — предлагает он.

Энгин еще раз нажимает на красную кнопочку, замечая при этом, как еврей зажимает уши ладонями. Какой смысл, осел ты эдакий, думает Энгин.