— Ты знаешь, Дэрил, тут я с тобой, пожалуй, соглашусь.

Мальчишка ухмыльнулся.

— Послушай, Дэрил, — сказал Пфистер, убирая в ящик голубой бланк, — давай не будем больше об этом деле, а?

— Да, сэр!

— С полицией, боюсь, побеседовать придется. Но в следующий раз давай-ка мы с тобой лучше обсудим, кого еще из моих сотрудников следует считать самыми настоящими пидорами — идет?

— Конечно, сэр, без проблем. У меня их, блин, целый список здоровенный!

— Не сомневаюсь. Ну что ж, а теперь иди-ка обратно в класс. Встретимся как-нибудь еще, при более приятных обстоятельствах.

Счастливо улыбаясь, Дэрил поднялся со стула.

— Хорошо, сэр. Пойду, что ли, правда. У меня сейчас французский, два урока у этой вшивой лягушатницы — ну, у шлюхи этой, мисс Шевенман.

— Ха-ха-ха! Вот уж действительно дура несчастная! Да, и последнее, пока ты не ушел…

Пфистеру удалось закинуть крючок с наживкой. Это оказалось не так уж и сложно — совсем не сложно, по правде говоря.

— Что, сэр?

По-дружески легко, словно это не имело никакого значения и даже как будто заранее соглашаясь с любым возможным ответом, Пфистер спросил:

— А все-таки, чем тебе мисс Макколл не угодила?

По-прежнему широко улыбаясь, Дэрил не смог удержаться от ответа:

— Я ж говорил. Она меня, блин, доставала постоянно. И…

— И?..

— Ну, блин, ну не перевариваю я сволочь черножопую…

И тут он, вспомнив правила игры и внезапно сообразив, что нарушил их, пусть на очень короткий срок, но очень и очень недвусмысленно, замер на месте.

В ничего не выражающих глазах впервые промелькнуло выражение настоящей паники.

А Пфистер, почувствовав, как напряжение во всем теле отпустило, позволил себе некое призрачное подобие милой улыбки.

— Ах, Дэрил, Дэрил, Дэрил… — обратился он к дрожащему ученику. — Я думаю, тебе лучше снова присесть. Полагаю, нам нужно обсудить одно очень важное дело.

И вынул из ящика другой бланк — на этот раз красный, а не голубой.

Целое утро Энгин Хассан мучается над заковыристой задачкой. Можно ли занимать полосу для общественного транспорта по дороге в еврейскую картинную галерею — рассадник сионизма, который он собирается взорвать вместе с прилегающей пивной, — размышляет он. Или вреда от этого будет больше, чем пользы? Даже сейчас, стоя на светофоре, блестя пленкой испарины и нервно барабаня руками по рулю, он не может определиться. С одной стороны, он скорее попадет на небо, это несомненно. Может, даже удастся успеть к галерее в назначенный срок — важный момент, ибо толпа очень быстро поредеет, когда пройдет обеденный час пик. С другой стороны, нарушая правила, он рискует попасться на глаза полиции, что может поставить успех всей операции под серьезную угрозу. Как поступил бы Тарик? Э-э, в том-то и сложность: Тарика здесь нет. Теперь он один.

Во время вчерашней репетиции он проехал весь путь по правилам, но по каким-то необъяснимым причинам дорога была намного свободнее. В этом городе не поймешь, чего ожидать от движения, думает он. Непредсказуемо, как английская погода.

Радио в машине настроено на популярную музыкальную программу. Внимание Энгина постепенно рассеивается, он начинает подтягивать Ронану Китингу, весело, хоть и слегка фальшивя: «Жизнь — американские горки, садись и поезжай». Такое мировоззрение Энгин целиком разделяет.

Светофор переключается, машины впереди трогаются с места со скоростью около трех миль в час. Энгину видно препятствие: грузовик, везущий товар в супермаркет, перегородил внешние ряды — похоже, занесло при попытке резко повернуть налево. Ворча, он выруливает влево, на запрещенную часть, и газует. Шло бы оно все, говорит он самому себе. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Аллах, разумеется, не взыщет за столь мелкое правонарушение, к тому же совершенное во имя такой высокой цели. Законы дорожного движения — дело рук человеческих, разве нет? Ведь в Коране, не дай соврать, ничего не сказано про полосу для общественного транспорта, продолжает он свой внутренний разговор.

Энгин разгоняется по широкому центральному бульвару — и вот, наконец, он у цели! Впереди, за чередой дорогих магазинов, виднеется ресторан при галерее — до него, должно быть, не больше мили. Он явно принял мудрое решение: успеет нанести удар в назначенный час. И потом, по центральной части поток движется так медленно: непонятно, как ему вообще удалось бы набрать скорость, достаточную, чтобы протаранить двери и проскочить через вестибюль к входу в основное помещение галереи. На этом они особенно настаивали. Ресторан находится на втором этаже, в застекленном зале в глубине здания, на приличном расстоянии от фасада. Нет смысла взрывать ко всем чертям один вестибюль. Жертв среди этих свиней, этих грязных еврейских преступников, будет до обидного мало.

Осталось триста ярдов. Ведя машину одной рукой, он открывает бардачок, вынимает маленький, тускло отливающий черным металлический детонатор и кладет его на колени. Модель новая, детонатор чешского производства, радиус действия 5,5 миль. Но на этот раз на полную мощность он опробован не будет. Пластиковая взрывчатка лежит надежно упакованная в багажнике, примерно в 5,5 футах от Энгина. Никакой промашки тут быть не может!

Какая слава ожидает его там, по ту сторону этого непристойного американо-сионистского шабаша, вакханалии светлого дерева и отделанного под старину металла! Для начала семьдесят две девственницы. Подумать только: зарыться лицом в шелковистые, незапятнанные прелести девы небесной! Тут он хмурится. Хочется надеяться, что девственницами они остались в результате собственной скромности, близости к Господу и самоограничения. А не потому, что никому до него не хотелось их от этой девственности избавить. По справедливости за все его старания девственницы ему должны достаться вполне приличные. Семьдесят две девственницы, немного похожие на Касси, маленькую симпатичную девушку-индианку, работающую в местной химчистке, — это было бы в самый раз, благодарение Аллаху.

Однако, кроме всего прочего, вызывает тревогу это мистическое число, семьдесят два. Здесь, внизу, на земле, оно, может, и кажется большим — но чтобы этого хватило на бесконечность? Использует их всех, а потом что? А может, просто всякий раз, как он пожелает проявить свою мужскую сущность, Аллах обеспечит поступление целого нового отряда семидесяти двух девственниц, из которых можно будет выбирать. Это было бы куда приятнее и избавило бы его от необходимости растягивать рацион девственниц на нескончаемые тысячелетия. А если дело действительно так обстоит, можно ли ему тогда иметь сразу двух? Или трех? Или семьдесят двух?

Проблема в том, что ничего такого ему подробно не объясняли, а спрашивать не хотелось, чтобы не показаться надоедливым, да и в любом случае с Тариком на эту тему не поговоришь — тот подчас бывает жутко нетерпелив и суров.