– Мы с папой просто лопаемся от гордости за ваши достижения, милый! Никогда бы не подумала, что нам выпадет увидеть такое. Мы так гордимся вами обоими. Это восхитительно!

И вот уже на нас направлены камеры, Майкл Болл поет на разрыв, мы с Франсисом, оба во фраках, идем по длинному проходу, а за нами тянется торжественная процессия шаферов (трое племянников и один внучатый племянник, все – в визитках). За ними следует очень юный внучатый племянник (тоже в визитке) с подушкой, на которой лежат наши кольца, и две внучатые племянницы с цветами, укутанные в облака шифона. Казалось, все идет по моему плану. А потом все изменилось.

Гости поднялись со своих мест и встретили нас аплодисментами. Что гораздо символичнее, хлопали нам и со сцены – оба мэра, первая леди города, председательница совета и главный регистратор.

Истеблишмент.

Этот образ все еще стоял у меня в голове, когда мы с Франсисом поднялись к ним и началась официальная часть церемонии.

– Сегодня Франсис и Питер заявят о своей любви и публично засвидетельствуют преданность друг другу. И сегодня, впервые в истории, я как главный регистратор смогу провозгласить этот союз признанным и защищенным законом Великобритании. Есть нечто знаменательное в том, что это событие выпало на 21 декабря: сегодня зимнее солнцестояние, самый короткий день в году. Каждый последующий день будет длиться дольше и принесет больше света. С незапамятных времен зимнее солнцестояние символизировало конец старого и начало нового. Итак, сегодня…

Мы обменялись клятвами и получили кольца, свидетели – все трое – расписались везде, где положено. Церемония приближалась к кульминации. Главный регистратор продолжил:

– Через минуту вы станете законными партнерами. В другой день я бы просто говорил дальше. Но сегодня необычный день; необычен был и ваш путь к алтарю. В знак признания этого я разрешаю вам самим выбрать момент, который станет ознаменованием вашей новой жизни. Вы отметите конец прежнего партнерства тем же знаком, который стал символом его начала так давно, – поцелуем. И я объявляю этот же момент началом отсчета для вашей пары как для законных партнеров.

Франсис Скотт-Морган и Питер Скотт-Морган. Вот-вот начнется ваша жизнь в качестве законных супругов. Отправляйтесь навстречу ей с улыбкой, ведь ваш долгий путь к официальному признанию теперь окончен. С полного разрешения закона и при абсолютной поддержке всех присутствующих я прошу вас совершить последний шаг в новую жизнь.

Я всегда так и представлял себе это: на глазах у всего двора Рейлан и Авалон скрепили свой союз поцелуем.

В новостях по телевидению о нас рассказывали под заголовком «Скрепили поцелуем», поверх нашей фотографии шла надпись «Первая гей-свадьба». Все сюжеты были очень поддерживающими и добрыми. Истеблишмент изменился. Но для меня самой важной оказалась статья Джинни Уэр, журналистки из местной газеты Herald Express. Как-то утром она появилась в наших жизнях, а потом снова исчезла, оставив после себя сокровище.

У нас с Мэттом, нашим режиссером и продюсером, была любимая шутка.

– Мы оба знаем, что для идеальной минутки Мэтта мне придется расплакаться!

– Мне совершенно не нужно, чтобы ты плакал! – он напускал на себя подобающую ситуации скромность и улыбался той полуулыбкой, к которой мы привыкли за полгода совместной работы. – Но если ты вдруг заплачешь, картинка будет идеальная.

– Это жестоко! Ну, значит, тебе придется применить свою суперсилу и обойтись обычной для минутки Мэтта картинкой.

За шесть месяцев стремительно прогрессирующей дружбы мы обнаружили систему: для идеальной картинки, к которой стремился Мэтт, необходимо было, чтобы скупые слезы катились хотя бы по моему лицу (а лучше – еще и по лицу Франсиса). Если мы при этом выглядим удрученными и разбитыми, тем лучше. Но вместо этого на пленке оставались моменты, которых никогда не было бы, не нацель он на нас свою камеру.

Особенно ясно это проявилось несколько месяцев назад. К тому времени руки у меня практически отказали, легкие работали вдвое хуже, чем в момент начала съемок, а голова начала заваливаться набок. Врачи благородно заключили, что мне необходим поддерживающий уход, и выделили пару личных помощников, тративших по три часа каждое утро, чтобы поднять меня с кровати, и по два вечером – чтобы уложить в нее обратно. Мэтт, естественно, спросил, нельзя ли снять целиком оба этих ритуала. Дважды. Чтобы потом использовать несколько секунд из этой съемки.

– Я же не знаю, какие именно секунды понадобятся!

– Ты ведь понимаешь, что я буду голый?

– Это не страшно. Я могу использовать крупный план, а лишнее замажем. К тому же фильм пойдет в эфир после прайм-тайма…

Мэтт приехал в половине шестого утра, открыл дверь ключом, который мы дали ему специально, чтобы он мог тихо просочиться наверх и снять, как звенит будильник. Потом наш режиссер остался в комнате и продолжал тихо снимать еще полтора часа, а потом – неожиданно попросил: «Вы не могли бы повторить? Мне нужно объектив поменять». Можно подумать, для помощников это было весомым аргументом немедленно снять кофту с длинным рукавом, в которую они только что меня упаковали.