– Но я не собираюсь отводить взгляд и делать вид, будто всего этого не случится. И тем более не собираюсь оглядываться назад и переживать о том, чего никогда не смогу сделать снова. Но и бояться я не собираюсь! Взгляните на ситуацию как на школьную травлю. БАС пугает нас, как и любой хулиган, перспективой унижения. В случае с болезнью меня должна выбить из колеи старая история: если я решу прожить достаточно долго, то все это мучительное время мой мозг будет прикован к телу…

Следующие шесть слов прозвучали медленными ударами барабанных палочек, сопровождающими приговоренного к смерти.

– …к живому трупу, которым я стану.

Нужно было показать зрителям орудия пытки – и только потом предлагать спасение. Я вынужденно позволил им страдать еще несколько секунд, а после разрушил собственноручно созданный абсурдный образ.

– Это что, шутка, что ли? Мы живем в двадцать первом веке. У нас есть высокие технологии. Простите, это вам не готический ужастик какой-нибудь.

Волна облегчения: люди поняли, что их одурачили. Впервые с момента, когда я начал закручивать гайки, в аудитории раздался смех. Негромкий. Понимающий.

– В этот раз БАС выбрал не того парня.

Смех стал громче и звучал дольше. Кто-то даже выкрикнул что-то одобрительное.

– Мне никогда не нравились хулиганы.

Люди смеялись, но я продолжил говорить, несмотря на это. Взрыв хохота. Я сделал короткую паузу и продолжил:

– Очевидно же, что я не собираюсь следовать устаревшим мелодраматическим сценариям, пришедшим чуть ли не из Средневековья и основанным на страхе попасть в ловушку и остаться беспомощным.

Смех снова стих, но все улыбались. Я говорил таким тоном, будто объяснял им, как мне удалось украсть драгоценности короны:

– Я не собираюсь бороться, пока меня загоняют в ловушку. Но, раз уж меня в нее загоняют, я намерен протащить в нее больше высокотехнологичных штуковин, чем стоит на защите Белого дома. И буду постоянно пополнять их запасы. Вы смотрите сейчас на прототип Питера 2.0, но у меня запланировано больше обновлений, чем у Microsoft.

Снова смех.

– Я не умираю, я трансформируюсь.

Снова одобрительные возгласы.

– Довольно скоро все станет еще хуже. Но сразу после трахеостомии качество моей жизни начнет постепенно улучшаться. Потом – станет великолепным.

Они были готовы к финалу.

– Это смертельное заболевание, но такого подхода к нему вы еще не видели. «Ну, кто кого?!» – говорю я болезни. Но пока что ей не удалось заставить меня смириться. Давайте я покажу вам, почему даже полностью парализованным все равно смогу держаться уверенно…

Умолкнув, я обвел аудиторию торжествующим взглядом. И тут снова раздался мой голос. Он заполнял собой пространство. Мой голос, пусть и немного механический, но чистый. Сильный. Снова молодой. Однако я не шевелил губами; ЧАРЛИ медленно пришел в движение – казалось, будто я сам поднимаюсь с кресла.

– Все потому, что благодаря высоким технологиям я снова смогу говорить. Смогу выражать эмоции и самого себя. Смогу протянуть руку и прикоснуться к тем, кого люблю. И, знаете, я буду не единственным. Пройдет время, и все больше людей встанет со мной бок о бок.

Все больше зрителей понимало, что ЧАРЛИ разворачивается в полностью вертикальное положение. Их улыбки стали шире.

– И мы сможем встать прямо. И держаться уверенно. Никто не заставит нас склониться. Мы будем стоять так много-много-много лет, потому что отказываемся просто выживать.

Теперь ЧАРЛИ полностью выпрямился. Я нажал на джойстик, двинулся вперед и остановился у края сцены, возвышаясь над первым рядом.

– Мы выбираем процветание!

Я немало удивился, но тот доклад закончился первой в моей жизни стоячей овацией.

Спустя тридцать лет и десять месяцев после школьного бунта, исключения из рядов Истеблишмента и вечного (как я тогда был уверен) изгнания, меня внезапно снова пригласили с мороза в дом. Из-за этого я ужасно нервничал. Делать предложение руки и сердца мне еще не доводилось.

Оставалось девять месяцев до изменения закона. До момента, когда впервые в истории Великобритании двоим мужчинам или двум женщинам позволили зарегистрироваться как гражданским партнерам с теми же правами, что у супругов. Это был поистине исторический момент. Помимо очевидной символичности бракосочетания, нам становились доступны практические стороны супружества: право на пособия, на посещения в больнице, на возможность передавать друг другу деньги или собственность без необходимости платить налог за эту привилегию.

К тому же я был уверен: это только первый шаг на пути, который неизбежно приведет к однополым бракам без условностей и оговорок, без различий даже в названии. Тогда извечная битва наконец закончится. Мне хотелось быть на гребне этой зарождающейся волны вместе с Франсисом. И я готовился сделать ему предложение. Но одна мысль заставляла меня очень сильно беспокоиться.

Вдруг он скажет «нет»?

Была двадцать шестая годовщина дня, когда мой мир изменился. Двадцать пятую мы отметили долгим путешествием вверх по Нилу, посетив все памятники Древнего Египта, какие только смогли. Год спустя – просто отдыхали на окраине Торки, в нашем доме на утесе. Я только что вернулся из Италии, с озера Лугано, куда ездил с командой по организации мероприятий. Франсис в этот раз отказался меня сопровождать, решив, что погода слишком холодная. Мы же искали место для частной ежегодной встречи руководителей высшего звена. Прошлой осенью я принимал их в Венеции, по которой мы передвигались вереницей из десяти гондол (и в конце концов заблокировали все движение вокруг собора Санта-Мария делла Салюте по дороге на обед в палаццо с видом на Большой канал, где должен был петь современный «кастрат»). Теперь мне предстояло придумать нечто еще более впечатляющее. Но гораздо важнее сейчас было, чтобы Франсис согласился за меня выйти.

Я отставил в сторону фужер шампанского и не спеша поднялся из-за обеденного стола. Когда негромко игравшая песня закончилась, я запустил заранее выбранную композицию – медленную инструментальную версию «All Times High». Ее первая версия звучала в фильме о Джеймсе Бонде, и в ней были слова «мы изменим все, что было раньше, мы не просто влюбились – мы сделали гораздо больше… и мы завоюем мир и победим». Для нас сейчас это была самая трогательная и личная песня на свете. Лучший выбор из возможных. Потом я достал из кармана золотое кольцо – такое же, как кольцо аволинского золота, подаренное Рейланом Авалону на помолвку. На внутренней его части было выгравировано: «All Times High».

Что делать дальше, я точно знал. Я представлял себе эту сцену много раз, когда был подростком. Рейлан опустился на одно колено перед Авалоном и произнес: