…Наваждение прошло, лишь только взгляд Гитлера двинулся дальше, по шеренге застывших навытяжку военных. А может, мне и не показалось вовсе? Как знать…

— Так мы будем брать в ближайшее время Москву, фон Бок, или прикажете отступать? – в голосе фюрера засквозили дотоле неслыханные игривые нотки.

И от такого оборота речи побежали мурашки по телу. И, наверное, не только у меня одного. Вот тебе на! Это что‑то новенькое, явно не предвещающее ничего хорошего: «Или прикажете отступать…» И, главное, как было сказано. О, майн готт!

— Мой фюрер, разработан детальный план операции «Тайфун»… – фон Бок с указкой в руке приблизился к столу с картой. – План предполагает в ближайшее время…

Далее записи этого дня в Вольфшанце нет, так как несколько страниц выгорели до основания корешка дневника – толстой добротной тетради в твёрдом коленкоровом переплёте.

Да и гадать не надо, что было. Началось…

Выписка

из Приказа №_____

Особо секретно,

государственной важности.

Сверхсекретно.

Экземп. единств.

По распоряжению Ставки ГКО СССР №_____секретный учебный центр НКВД СССР

(в/ч №______) перепрофилировать на подготовку _______– ведчиков – ________сантов.

Оставшихся собак в количестве ____________передать в одну из частей НКВД по обеспечению охраны тыла Красной Армии (Московский гарнизон).

Исполнение приказа возложить на _________.

Об исполнении докладывать ежедневно, лично.

Зам. НКО СССР,

Генеральный комиссар

госбезопасности

Л. Берия

«____» марта 1942 г.

УКАЗ

ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

(секретный, №______)

За проявленные мужество и героизм в борьбе с немецко–фашистскими захватчиками НАГРАДИТЬ орденом Боевого Красного Знамени 98….ть (девятьсот восемьдесят…. ть) военнослужащих 1–го специального выпуска учебного це нтра (секретной в/ч № …), НКВД СССР. Список прилагается.

Из них 96 …ть (девятьсот шестьдесят… ть) – посмертно. Список прилагается.

Председатель ПВС СССР

М. И. Калинин

Секретарь ПВС СССР

__________Шверник

Москва, Кремль,

30 марта 1942 г.

«Надо было написать Вам раньше, но, извините, – не мог. Дела. Очень много дел, товарищ Ковалёв. Хоть и наши войска уже в Европе воюют, а 1–й Белорусский вплотную подошёл к Берлину, обстановка сложная…»

Он прервал письмо, задумался. Зачеркнул аккуратно заточенным карандашом слово «сложная». Написал «напряжённая». Снова зачеркнул.

А действительно, какая она, обстановка на фронтах? Хоть армии Жукова рвутся к Берлину (во что бы то ни стало опередить союзников!), а вот эсэсовские части крепко дали прикурить нашим на Балатоне. Дело чуть было катастрофой не обернулось. И в Восточной Пруссии оба Прибалтийских фронта увязли в затяжных боях. И никак не могут продвинуться к логову зверя – Кенигсбергу. Того и гляди, в Берлин раньше войдём. Н–да–аа…

Вон и Абакумов[22]докладывает: повсеместно в тылах наших войск, что на Западной Украине, в Карпатах, что в лесных чащобах Литвы, да и, пожалуй, по всей Прибалтике, – все не так радужно. Скорее, наоборот. По сути идёт настоящая война. И объявили её нам националисты всех мастей, а проще говоря, фашистские прихвостни и недобитки: оуновцы, аковцы, «лесные братья». Нечисть, одним словом. Лютая, злобная, озверевшая. Не сладко сейчас СМЕРШу. Двадцать четыре часа в день воюет. Не до сна. Немецкие диверсанты, шпионы, фашистская агентура, а тут ещё эти…

Прав Лаврентий, тысячу раз прав: надо жёстче с ними поступать. Как можно жёстче. Око за око. А иначе… Иначе этот пожар стихийно охватит все наши тылы. Осмелели совсем, сволочи, – несколько месяцев назад подстрелили Ватутина из засады. Нет, действительно меры надо принимать крутые.

Тяжело вздохнув, продолжил: «Ну, а как у Вас дела, полковник Ковалёв? Тоже, наверное, несладко? Верю… Но надо делать своё дело…»

Он опять прервал письмо. Раскрыл черно–зеленую пачку «Герцеговины Флор». Ароматный запах табака приятно защекотал ноздри. Неспешно размял несколько папирос над пепельницей. Набил трубку. Закурил. Блаженно сощурился, глядя, как сизое облачко уплывает в темноту кабинета. Приятно, вот так, побыть в тишине, одному, когда выключено верхнее освещение, а на рабочем месте мягким светом горит одиноко настольная лампа. Хорошо. Покойно на душе. И мысли хорошие. Плавные, неспешные. Только в последние годы редко выдаются такие минуты. Очень редко.

Он медленной походкой прошёлся по кабинету вдоль огромного длинного стола для совещаний. Надо бы, конечно, писать такие письма каждому Герою. Кто жив. Или их родителям. Жёнам. Вырастет новое поколение и будет знать: Сталин помнил каждого поимённо. Каждого! И к каждому обратился. Лично. С благодарностью. И люди будут помнить не Золотые Звезды (нет, ими, конечно, тоже будут гордиться), а то, как он выкроил время и поблагодарил за подвиг каждого Героя. По–человечески. От души. А это будут помнить всегда, передавая из поколение в поколение. Такое не стирается из памяти людской. Никогда.

Но время, время, время… да и где взять столько времени? Кто подскажет? Разве что Господь Бог. Он невесело усмехнулся: Господь Бог… Что ж он от нас тогда отвернулся, в сорок первом? М–мм? Ладно, не будем гневить его, да и дел – невпроворот. А письмо надо дописать. С егодня же…

Представление на этого полковника ему передали Берия и Абакумов после доклада о работе СМЕРШа в прифронтовой полосе.

— Заслужил? – спросил он, внимательно прочитав текст официальной бумаги.

— Ещё как заслужил, товарищ Сталин, – первым подал голос железный нарком. И, опережая вопросительный взгляд хозяина кремлёвского кабинета, дополнил:

— Он ещё Москву в сорок первом спасал, возглавляя один из спецотрядов НКВД. Те, что с собаками. Майором тогда был…

Сталин в ответ молча кивнул. Нахмурился. Москва, сорок первый. Его вечно саднящая рана. Одно лишь упоминание об этом, и Яша, старший сын. Эх, Яша, Яша…

— Ладно, идите. Свободны. Папки с документами оставьте, я просмотрю.

«Просмотрю» означало одно: все–все внимательно и досконально изучу. И наложу резолюции. Об этом знали все, кто хотя бы раз побывал в этом кабинете.

Уловив какое‑то замешательство при коротком прощании, понимающе усмехнулся в прокуренные усы: – Не бойтесь, представление я обязательно подпишу. Будет ваш полковник Героем.