– Бросил он её, – произношу, нарочито плавя на языке вожделенную сладость открывшихся ему возможностей.

– Что ты мелешь? – из-под небрежно взлохмаченной чёлки сверкнули покрасневшие от недосыпа глаза. Недоверчиво так, можно даже сказать насторожено. – Мы только вчера говорили, Рада об этом словом не заикнулась.

Почти подловил, зараза. Затянувшись, медленно выпускаю дым, выкраивая пару лишних секунд себе на раздумья. Гадай теперь, о чём они успели потрепаться. Князев, задумчиво уставившись на проезжую часть, постукивает пальцами по сжатым губам. Пока не определился, верить мне или нет. Пожалуй, стоит переключить его внимание и, не вдаваясь в подробности, сделать упор на очевидное.

– А ты ждешь, что она будет жаловаться или когда-то решиться сесть тебе на шею с двумя детьми? – снисходительно засмеявшись, качаю головой. – Я думала, ты лучше знаешь мою сестру. Видимо показалось. Ладно, мне пора, – равнодушно добавляю, тщательно маскируя собственный интерес. Пусть теперь сам подсуетится, так меньше предпосылок подозревать меня в притворстве.

– Бывай, – почти мгновенно доносится вслед, но в севшем голосе звучит совсем другое – встревоженное: "Постой...", от которого сыто ёкает в груди. Заинтересовался, красавчик, теперь догоняй.

Сбежав со ступенек, медлю, наслаждаясь последней затяжкой, затем неспешно направляюсь к урне, считая приближающиеся шаги. Три. Два. Один...

– Не пойму, какая муха его укусила? У них же дети!

Быстро же, Князев, прогнулся твой скептицизм.

– А мне почём знать? – пожимаю плечами, внутренне закипая. Вот именно, дети... у них. Не у меня с Жекой. – Уехал на юг, – продолжаю тише, делая над собой усилие, чтобы в тоне не проскользнула неуместная фальшь. – Дал три дня на сборы. Слухи разные ходят, поговаривают даже, что он вернётся не один, так что мелких будет кому воспитывать. Эту ночь она ещё дома с ними проведёт, потом не в курсе. Уехать куда-то собиралась, но разве ж Рада признается? Гордячка.

– Блин. И в садике сегодня не встретиться, смена у меня паршивая. Малых мать забирает, – крепнущее на глазах предвкушение встречи окрашивает впалые мужские скулы румянцем. – Номерок её хоть дай.

– Нет, Паша, мне проблемы потом не нужны. И дурить не вздумай, – отрывисто чеканю, вкладывая в его белобрысую голову нужную информацию. – Ты еще домой к ней явись, пока цербер укатил. В прошлый раз выжил, второй раз может не повезти. Народ у нас на горке любопытный, завидит вечерком козла на чужой грядке и молись, чтобы солью в зад пальнули, а не пулей из свинца.

Дожидаться пока Князев переварит услышанное мне ни к чему. Окинув его на прощание показательно строгим взглядом, сворачиваю за угол и перебегаю дорогу.

Теперь бы милый не подкачал.

– Жек, ты утром так резко сорвался, я даже посоветоваться не успела, – выпаливаю на его сухое: "Что надо?". Занятость так и прёт. На нём и общая с Золотарёвым мастерская по производству кованых ворот, и дела какие-то в налоговой, и выбор подходящего под размеры усыпальницы спального гарнитура. Чтоб обязательно из натурального дерева. Понимаю, что загруженность не повод обижаться, но в мозгу так и печёт клеймом – неполноценная.

– Ладно, валяй, – крепко обматерив кого-то даёт добро. – Перекурю пока.

– Ты же знаешь, какая Рада упрямая! Вбила себе в голову, что сама справится и не станет никого напрягать. А двойняшки, между прочим, вчера пожаловались мне на шум. Говорят, что бабайка страшный в окно заглядывает, по комнатам шуршит, Мари, бедняжка, едва не уписалась от страха. Жутко им в старом доме без папиной защиты.

– И ты молчала?! – предсказуемо взрывается муж. Ну а как иначе-то? Дети его больная тема. – Значит так, ночью спим в доме Драгоша, на то мы и друзья, чтобы выручать друг друга.

– Рада будет против, – качаю головой, забыв, что он меня не видит. – Думаешь, я не предлагала такой вариант?

– Зара, у меня дел по горло, хоть ты мозг не выноси. Можно подумать желание Рады кого-то колышет. Один звонок Драгошу и он поставит жену перед фактом. До вечера.

– Люблю тебя... – срывается в пустоту. Жека уже сбросил вызов.

Где-то глубоко в груди скребет осознание, что я его недостойна, и оно никак не связанно с неспособностью уже шестой год зачать. Несмотря на своеобразность, Жека такой светлый, искренний, настоящий, нет в нём ни капли фальши. Полная моя противоположность. Это чувство ядовитой субстанцией разъедает мозги, пропитывает душу несмываемой грязью, потому что не хорошо играть людьми, их чувствами.

А ведь ради мести я солгала даже ему, – констатирую, сотрясаясь от горького смеха и удивлённо разглядывая саднящие ладони. Никак не соображу, когда успела врезать ими по проржавевшей обшивке старого ларька. – Но что поделать, если они не оставляют мне выбора? К чему благородство, если через пару дней я его потеряю?

Полюбить так сильно и безнадёжно – это в душе взлелеять чёрную дыру.

Стоит ли удивляться, что её тьма меня засасывает? Ведь алчная бездна боли и протеста держит слишком крепко, чтобы выкарабкаться самостоятельно.

Рада

Какой-то невнятный стук настырно дребезжит в голове, словно порываясь пробить невидимую стену, отделяющую реальный мир ото сна. Полусонное сознание в попытке удержать дремоту норовит списать его на сердцебиение, но с такими перебоями впору даже не скорую, а сразу священника вызывать и то не факт, что дотянешь.

Нет, это точно не сердце, вот оно – ритмично колотится над затёкшей рукой, – соображаю близоруко озираясь вокруг. Полоса лунного света, изломанная неровно задёрнутой шторой, высвечивает раскрытые ступни спящей у окна Мари и, высеребрив проход между детскими кроватями, обрывается за пяткою Миро. Этого освещения достаточно, чтобы поднявшись из-за низкого столика, за которым я пристрастилась засыпать в последнее время, бесшумно добраться до двери, повернуть ручку.

Щелчок замка сопровождается повторным стуком. Возможно, то игра воображения, но у меня ей-богу нутро холодеет от вибрации оконного стекла в соседней комнате. Как очередью гальки зарядили. Хоть Зара с Жекой весь вечер цапались, а затем так же бурно мирились, вряд ли стали бы громить чужой дом посреди ночи. В чем тут же и убеждаюсь, наткнувшись на них в коридоре.

– Да потому что спишь как хорёк, – приговаривает сестра, настойчиво подталкивая отчаянно зевающего мужа к входной двери. – Ну выйди, глянь, чего тебе стоит? Если мне показалось, честное слово лягу тихо под бочок и больше не пикну.

– Как же ты меня достала, – обречённо стонет тот, явно согласный на что угодно, лишь бы от него отстали. – Это мыши бьются на свет ночника.

– Какие ещё мыши? Просыпайся, давай.

– Летучие, Зара. Летучие...

– Да по боку им твой ночник. Они на звук ориентируются.

– Тем более, трещотка, – следует вымученный отклик. – По твою душу пожаловали.