Мне снова достался внимательный, полный фальшивой заботы взгляд. Я не ответила.

— Боюсь, артиэлл, вашу избранницу действительно запугали. Либо… — высокий лоб изрезали морщины, — либо прокляли на молчание. И в таком случае, — директор нахмурилась сильнее, — мы не знаем, что может произойти, если Илэйн назовет имя проклявшего. Особенно если предположить, что это действительно дело рук светлого.

Удерживать на лице бесстрастное выражение становилось все сложнее. Интерес Мак-Фордин обрел причины, но вместе с тем я мысленно содрогалась от смеха — меня причислили не к подозреваемым, а к возможным жертвам! Может, я поспешила, решив, что Полуночная Матерь меня ненавидит? Кажется, у нее очень своеобразное чувство юмора.

— Я обеспечу безопасность Илэйн, — спокойно произнес Хэйден. Его голос звучал буднично, без ненужной патетики и драмы. Но именно за такой расслабленностью чувствовалась настоящая уверенность. — И приложу все силы, чтобы помочь академии отыскать отродье светлых.

— Благодарю, артиэлл. Если вам удастся что-нибудь обнаружить, свяжитесь со мной или Еордином.

— Непременно. Мы можем идти, директор?

Нас отпустили. Однако ни Хэйден, ни я не вскочили с мест и не поспешили прочь. Вместо этого мы двигались неторопливо, почти вальяжно. Следуя нашей легенде, я опустила ладонь на обтянутый кителем локоть и ощутила прокатившуюся по коже волну жара. Пальцы дрогнули.

Может, убрать?

Будто почувствовав мое смятение, Хэйден накрыл мою ладонь своей и успокаивающе сжал. Он не повернулся ко мне и не заговорил, но молчаливая поддержка была красноречивее любых слов. И я, доверившись, не отняла руки.

Даже покинув кабинет директора, мы не разомкнули прикосновение — так и шли, касаясь друг друга. Оба хранили молчание. Лишь когда магистерский корпус остался позади, я не выдержала.

— Что это был за артефакт? — спросила, не скрывая любопытства. — Что он показал?

— Что на мою волю никто не влиял, — с ухмылкой отозвался Хэйден, но, видя мое недовольство, добавил: — Это артефакт чистого сердца.

— А почему паук?

— Говорят, у создавшего его нефрита в маскотах был именно он. Да и в принципе тот колдун питал к паукам определенную слабость. Символ не важен. Важен камень.

Я собиралась задать очередной вопрос, настоять на пояснении результатов, но Хэйден меня опередил:

— Что случилось у Дис-Роны?

Поморщившись, я все же поведала ему историю про ящериц. Умолчала лишь об Эвис. Пока я не знала, могу ли доверить Хэйдену все свои тайны, и рисковать понапрасну не собиралась.

Он выслушал мой рассказ спокойно, лишь в самом конце неодобрительно качнул головой.

— Я помню тебя в тот день. Заметил идущей по коридору. Ты шаталась. По правде сказать, ты с трудом держалась на ногах, но твои упрямство… и гордость… Думаю, именно они заставили меня подойти, — жесткие губы дрогнули в улыбке. — Тебе едва хватало сил, чтобы не свалиться, но за собственную гордость ты была готова биться до конца. Мне нравилось наблюдать за тобой, дразнить… но я даже не подозревал, что ты испытываешь откат от собственного проклятия.

— Оно было слабым, — я пожала плечами, чувствуя себя неловко. Раньше меня не хвалили. — Даже неполный четвертый уровень. Обидно расклеиться от такой мелочи.

— Ты не понимаешь? — Хэйден посмотрел на меня с недоверием. — Каждый раз, проклиная себя, ты переживаешь два отката: первый — за использование чуждых заклинаний, второй — от самого проклятия. И оба усиливает твоя природа. Немногие бы выстояли против такой атаки тьмы, а ты держалась…

Я снова пожала плечами. Робость и неуверенность накатывали все сильнее. Шагая рядом с Хэйденом, я искоса на него поглядывала и все пыталась понять: какой он?

Холодный и неприступный, как истинный северянин? С тяжелым взглядом, который я так часто ловлю на себе? Или заботливый, готовый защищать… Горячий?

Хэйден казался загадкой. Его опутывает кокон жутких слухов, и стоит лишь прислушаться к ним, как каждая частица моей души требует держаться от колдуна как можно дальше. Но в то же время своим поведением, своей готовностью оберегать и принимать на себя удар за нас двоих он заставляет усомниться в каждом услышанном слове.

Я не могу так! Не могу жить в безвестности, теряясь в догадках! Мне нужна правда. Любая, даже самая неприятная.

— Я должна знать, — произнесла твердо, едва мы вошли в Корпус Норхарда.

Хэйден остановился и смерил меня внимательным взглядом.

— Спрашивай. Я никогда не врал тебе. Не совру и теперь.

— Ту халцедоновую ведьму… ты действительно убил ее?

Я замерла, ожидая ответа. Сердце билось испуганно, нервно.

Сейчас все решится. Всего одно слово определит, могу ли я верить Хэйдену, осмелюсь ли вручить собственную судьбу и последовать за ним, как слепой за поводырем.

Да или нет.

Два слова замерли, словно чеканка на двух сторонах монеты, подброшенной в воздух. Когда она упадет, все обретет ясность. Но сейчас я видела невидимые грани, прокручивающиеся, кувыркающиеся; видела пойманный ими свет и пущенные солнечные блики моей надежды.

Ожидание, отчаяние, вера в лучшее — каждая эмоция вплелась в мою суть, как нити в полотно Полуночной Матери. Они стали мной, а я ими.

Момент, когда Хэйден разомкнул губы, собираясь ответить, я ощутила едва ли не кожей. Подалась ближе, заглянула в глаза и внутренне содрогнулась, увидев в них холодную решимость.

— Да, Илэйн. Я действительно ее убил.

Да — такое короткое слово: всего две буквы, одно движение языка… и одно раздавленное сердце в груди доверчивой халцедоны. Права была Мойра: я слишком наивна. А может, даже глупа, раз до сих пор надеюсь на лучшее. Надеюсь, что Хэйден не имел в виду то, что сказал. Что он не убил ее, а не смог спасти и винит себя в этом. Что есть причина — убедительная причина! — которая бы все объяснила…

Я скользила взглядом по его лицу с немым отчаянием — будто утопающий в поисках спасительной соломинки.

— Убил?

— Да. Сознательно. Призвал силы севера и избавился от ведьмы так, чтобы не оставить следов.

Его голос прозвучал тихо, но твердо. Хэйден не оставлял возможности понять его неправильно — он будто насильно вталкивал в меня пугающую правду.

— Но за что? — выдохнула я, еще сильнее подаваясь вперед.

Я не пряталась за масками — стояла перед ним с открытой душой, будто нагая, и позволяла видеть все: мое смятение, страх, боль, упрямое неверие… Хэйден же, напротив, ушел в себя — ощетинился, словно горы, укрывшиеся колючей метелью.

— За мою оплошность. Я решил, что она светлая. Мне хотелось, чтобы она ею оказалась. Но я ошибся. И ради сохранения тайны северных домов мне пришлось ее убить.