Процесс, до сих пор катившийся как по маслу, вдруг застопорился. Из больницы пришла хамская телефонограмма, что врач приемного покоя находится на дежурстве и не бросит свой пост ради каких-то там показаний в суде. Для полного стилистического единства не хватало только слов «обломись, дура» в конце. Пришлось отправлять встречную телефонограмму с требованием подменить и доставить в суд своенравного медработника. В принципе, Ирина вполне обошлась бы и без него, хватало показаний дежурной сестры и наряда милиции, но неуважение к закону она терпеть не собиралась. Правда, вскоре выяснилось, что дежурная медсестра тоже не явилась, сообщив по телефону, что находится на больничном по уходу за ребенком. Святое оправдание, против которого никто не поспорит, а тем более беременная женщина-судья.

Слава богу, оперативник оказался дисциплинированным парнем, явился как штык и уверенно подтвердил, что Смульский не пытался скрыться, хотя имел для этого тысячу возможностей, а, напротив, сразу во всем признался и выразил полную готовность сотрудничать со следствием.

Что ж, картина ясная, осталось только допросить судмедэксперта, чтобы точно установить, что смерть Вики наступила именно от удара, нанесенного Смульским. Ну и врача-разгильдяя из принципа дождаться.

Судебный медик тоже задерживался, и Ирина хотела уже объявлять перерыв, но Шарова вдруг сказала, что у нее вопрос к подсудимому.

— Да, пожалуйста, — кивнула Ирина.

— Скажите, а как вы познакомились с Викторией?

Борис Витальевич пожал плечами.

— Отвечайте, пожалуйста. И нужно встать, когда к вам обращаются, — заметила Ирина.

Смульский нехотя поднялся.

— Какое это имеет значение? — буркнул он.

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

— Мне бы не хотелось, чтобы моя трагическая история превращалась в какой-то бульварный роман, — буркнул он, уставившись на носки своих ботинок.

Ирина подавила улыбку. Проницательный, черт, Шарова ведь сейчас не в поиске истины, а из досужего любопытства спрашивает, и для приговора это действительно не важно, но Ирине и самой было интересно, как нелюдимая психопатка Вика, трудно сходившаяся с людьми, отхватила такого роскошного мужика. Чем прельстила состоявшегося человека, явно не испытывающего недостатка в женском внимании? То есть чем прельстила-то понятно, но как заставила не просто посмотреть на себя с интересом, а завести романтические отношения, которые продолжались довольно долго, хоть девушка отказывала своему пожилому кавалеру в том единственном, что ему от нее было нужно?

Влез Бабкин с уместным замечанием, что суд это суд, а не лавочка у подъезда, нечего тут сплетничать, и Ирина, уже готовая снять вопрос, назло ему приказала подсудимому ответить.

— Познакомились вот, — Смульский прокашлялся. Ирина вдруг заметила на его висках крупные капли пота, но это могло быть от духоты в зале.

— Где и когда?

— Года два, два с половиной, кажется, назад, я не считал. Как-то само собой вышло… Я даже уже особо и не помню.

— Как такое можно забыть? — удивился заседатель Миша. — Вы же не каждый день девушек кадрили?

— Естественно, не каждый, — процедил Смульский, — мы с Викторией познакомились в мединституте, где она училась, если вы это имеете в виду.

— Каким образом?

— Я же говорю, само собой. По профилю своей научной работы я часто бываю на кафедре организации здравоохранения, и вот в один из моих визитов…

— Но два с половиной года назад она еще училась в школе, — заметила Шарова.

— Да? Ну может быть, я не вникал.

— Тогда как она оказалась в институте?

— Боже мой, приехала на день открытых дверей, — раздраженно буркнул Смульский, — а вообще, откуда я знаю, что она там делала. Просто я стоял в холле, изучал стенды с фотографиями, что-то заинтересовало, я спросил у первой подвернувшейся студентки, ну и разговорились. Все.

— О чем разговорились-то? — не унималась Шарова.

— Боже мой, да откуда я помню? Так, слово за слово.

— А вообще что обсуждали?

— Послушайте, я сто раз уже повторял, что нас с Викторией почти ничего не связывало. Был легкий флирт, две или три встречи и несколько телефонных разговоров, все. Что я мог с ней обсуждать, подумайте сами! Только комплименты делал.

Ирина не совсем понимала, почему Смульский вдруг так разгорячился. Неужели воспоминания о романе с Викой настолько неприятны? Странно…

Из больницы прислали очередную телефонограмму о том, что доктор находится в операционной и в суд сможет явиться не раньше трех. Ирине стало жаль бедного врача, который, устав после длительной операции, должен еще тащиться в суд и отвечать на дурацкие вопросы, и она чуть было не приняла решение отпустить его с миром, ибо суду все ясно и без него, но в последний момент удержалась. Не хотелось перед администрацией больницы выставлять себя дурочкой, у которой семь пятниц на неделе.

Объявив перерыв, она отпустила заседателей на свободу до трех часов, и те радостно удалились, как школьники, прогуливающие уроки.

Теперь можно было у себя в кабинете спокойно пообщаться с Гортензией Андреевной.

— Ну как, вас устраивает теория Анатолия Ивановича? — спросила Ирина, раздумывая, можно ли в присутствии учительницы положить отекающие ноги на любимый пуфик или не стоит. Посмотрела на прямую спину старушки и решила, что не стоит.

— Теория Анатолия Ивановича наверняка верна, — с нажимом произнесла Гортензия Андреевна, — но сейчас, Ирочка, у нас проблемы посерьезнее.

— О? Это какие?

— Надеюсь, вы увидели, что стали зрительницей хорошо срежиссированного спектакля?

— В смысле?

— Ира, весь этот процесс — ложь. От первого до последнего слова ложь. Я бы даже сказала, наглое вранье. Одна только Искра Константиновна говорила искренне, ну так на то она и Искра.

— А мне показалось, что как раз она сгущает краски.

— Ирочка, вы лучше меня знаете, что искренность и правда совершенно разные вещи. Голубева просто подгоняет реальность так, чтобы считать себя сосредоточием всех совершенств, а остальные врут самым бессовестным образом.

— Да? Почему вы так решили?

— Ну, во-первых. Отца судят, а дочь, от чьих показаний прямо зависит, поедет он на зону или пойдет домой, валяется дома с вегето-сосудистой дистонией, второе имя которой лень и эгоизм! А мать, вместо того чтобы придать ускорение любимому ребенку с помощью волшебного пинка под зад, лепечет, как бедная доченька плохо себя чувствует.

— Гортензия Андреевна, мы же не знаем, вдруг там действительно тяжелая патология, аневризма, например, когда малейшее волнение может спровоцировать инсульт, и Смульской здоровье ребенка важнее свободы мужа.

Учительница задумчиво постучала пальцами по столу.

— Принимается. Тогда дальше. Вы знаете, кем работает Смульская? На минуточку, директор НИИ гематологии, далеко не последний человек в медицинском мире. Сам Смульский, по его собственному признанию, сотрудничал с кафедрой организации здравоохранения, то есть тоже всех знал. Что им мешало первыми прибегнуть к шантажу? Черт, да