— Как ты мог ошибаться? Ты знаешь о его песнях больше, чем любой другой во всем мире. Да и вообще, как ты сам говоришь, ошибок не бывает.

Слышал ли он когда-нибудь «Джульетту» так, как ее слышит Джина? Сомнения усиливались. Дункан привык думать, что уловил все тонкости музыки и текста: там пассаж из Кертиса Мэйфилда, тут бодлеровская метафора… Но, может быть, он слишком глубоко погрузился в альбом и теперь ему нужно вынырнуть, глотнуть свежего воздуха, услышать мнение случайного слушателя, не инсайдера. Может быть, он слишком рьяно переводил на английский то, что и так написано на английском.

— Знаешь, давай-ка сменим тему, — вздохнул Дункан.

— Да ладно, извини. Понимаю, тебе мало радости слушать мое беспомощное чириканье о том, в чем я ни черта не смыслю. И еще понимаю, какая это заразительная штука.

Войдя утром в палату, Энни застала Такера полностью одетым и готовым к выходу. Джексон сидел рядом с отцом, красный и потный, поджариваясь в пуховике, явно не рассчитанном на пребывание в помещении, тем более в больничном.

— Отлично. Вот она. Пошли, — сказал Такер, и оба поднялись и зашагали к двери мимо Энни. Серьезная решимость Джексона, его ровный быстрый шаг и выпяченный вперед подбородок навели Энни на мысль о неоднократных репетициях этого театрализованного выхода.

— Куда это вы направились? — спросила Энни.

— К тебе, — тут же ответил Такер. Он уже шагал по коридору, и Энни пришлось пробежаться, чтобы его догнать.

— Ко мне… в отель или в Гулнесс?

— Во-во. В этот самый. Который далеко, у моря. Джексон хочет попробовать морских соленых тянучек. Хочешь, Джексон?

— Ага.

— Чего попробовать? Никогда о таких не слышала. Там их нет.

Подошел лифт, Энни втиснулась последней, вырвав подол из пасти закрывающейся двери.

— А что у вас там тогда есть интересного?

— Галька на пляже. Только об нее зубы сломать можно.

Энни подумала о том, что ей предстоит. Стать любовницей отставного рок-ветерана или патронажной сестрой при умирающем? Она подозревала, что это две разные карьеры. Несовместимые.

— Спасибо за предупреждение, — сказал Такер. — Будем внимательны и осторожны.

Энни вгляделась в его физиономию, пытаясь вычленить в выражении лица что-то кроме нетерпения и иронии. Бесполезно.

Лифт остановился, створки двери разъехались. Такер и Джексон вышли на улицу и сразу же принялись ловить такси.

— Как определить свободную машину? — спросил Такер. — Забыл.

— По желтому сигналу.

— Где? Не вижу.

— Не видите, потому что не горит. Потому что такси занято. Послушайте, Такер…

— Пап, желтый!

— О!

Кэб подрулил к тротуару, Такер и Джексон прыгнули внутрь.

— Нам куда, к какому вокзалу?

— Кингс-Кросс. Но…

Но Такер уже принялся рассказывать водителю, куда надо заехать в западной части Лондона, чтобы забрать вещи, как посчитала Энни, из квартиры Лиззи. Энни полагала, что ему следовало бы назвать еще и банк. Денег у него с собой не было, а такси в Лондоне кусается.

— Ты с нами? — спросил Такер, схватившись за ручку дверцы. Вопрос, конечно, риторический, но у Энни возникло желание ответить на шутку шуткой и поглядеть на его реакцию. Она села в машину.

— Надо сначала забрать наше барахло у Лиззи. Расписание знаешь?

— На ближайший поезд не успеем. Но следующий через полчаса или около того.

— Как раз хватит времени купить комиксы для Джексона да выпить по чашке кофе. Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь катался на английском поезде.

— ТАК-КЕР! — вдруг взвизгнула Энни совершенно неожиданно для себя самой и закашлялась. Джексон вздрогнул и испуганно уставился на нее. На его месте она бы задумалась, какое удовольствие ему сулят каникулы у моря. Но как иначе прикажете прервать болтовню Такера?

— Да, Энни. — Такер с улыбкой повернулся к ней.

— Как ты себя чувствуешь? — строго спросила она, автоматически тоже переходя на «ты».

— Прекрасно.

— Разве можно уходить из больницы, никому не сообщив?

— С чего ты взяла, что я никому не сообщил?

— Сужу по твоему поведению. По скорости, с которой ты удрал оттуда.

— Нет-нет, я кое с кем попрощался.

— С кем?

— Ну… Завел там кое-каких знакомых. О, а это ведь Альберт-холл, да?

Она пропустила его замечание мимо ушей. Он пожал плечами.

— Эти… шарики — они все еще у тебя внутри? В Гулнессе их некому будет вытаскивать.

Нет, никуда не годится. Она разговаривает с ним так, будто она его мать, причем родился он где-нибудь в Йоркшире или Ланкашире пятидесятых в семье хозяев захудалого пансиона. Энни почувствовала, что голос ее отдает надраенным линолеумом и отварной говяжьей печенкой.

— Нет. Я же тебе говорил. Может, там остался какой-то клапан для вентиляции, но пусть это тебя не беспокоит.

— Меня обеспокоит, если ты свалишься и дашь дуба.

— Что такое «дашь дуба», пап? — насторожился Джексон.

— Ничего, ничего, Джексон. Шутка такая английская, ерунда. — И Энни: — Мы можем и не ехать к тебе. Если мы причиним неудобство, высади нас у какой-нибудь гостинички.

— Ты с семьей повидался? Со всеми?

Вот одолеет она перечень обязательных вопросов — и сразу станет гостеприимной, заботливой хозяйкой.

— Так точно. Вчера состоялся настоящий дипломатический прием. Все довольны, всё блестяще. Мою священную миссию можно считать успешно завершенной.

Энни попыталась поймать взгляд Джексона, но тот с подозрительным усердием высматривал что-то сквозь боковое стекло. Конечно, она не успела его изучить, но ей показалось, что он умышленно избегает смотреть в ее сторону.

Энни вздохнула:

— Что ж, ладно.

Все, что положено, она предприняла. Спросила о здоровье, о выполнении отцовского долга. Не может же она считать, что он врет. И не хочет к тому же.

В поезде Джексону понравилось. Правда, в основном потому, что Такер разрешил ему навещать вагон-буфет сколько заблагорассудится. Джексон возвращался из своих кондитерских набегов с пастилками, драже, бисквитами, печеньями, пирожными и перекатывал во рту экзотические названия, как дегустатор итальянские вина. Такер между тем потягивал из пластикового стаканчика тепловатый чай и наслаждался видом мелькавших мимо окон коттеджей. Поезд катил по скучной равнине, по небу плыли хмурые серые завитушки облаков.

— Ну и чем там можно заняться, в вашем городишке?