Пока Эвелина ходила за Магги, бегины сменились барабаном.

Ради праздника из Сент-Мари пригласили старого певца беле́. Когда-то он работал на плантациях сахарного тростника, ни читать, ни писать не умел, зато прекрасно импровизировал. Задушевным голосом он завел песню о мальчонке, который был слишком мал, чтобы ласкать женщин. Слушатели подпевали хором: «Мако, мако!», что по-креольски значит «проказник». Когда певец и подпевалы достаточно разогрелись, вступили барабанщики. Один, сидя верхом на лежачем барабане, обтянутом бараньей кожей, отбивал ритм двумя руками и пяткой по передней его стороне, другой вторил, постукивая палочками ти-бва по корпусу: так-пи-так-пи-так! Из толпы гостей стали выходить в образовавшийся круг танцоры: дамы в пышных платьях и кавалеры в простых штанах и майках. Двигаясь в ритме барабана, они поддразнивали друг друга: женщины приподнимали подолы, показывая белые нижние юбки, а мужчины расставляли руки и ноги, будто бы их ловили. Кто уставал прыгать, кружиться и трясти бедрами, на время выходил из круга, но продолжал подпевать и хлопать в ладоши.

Спаситель тоже стал подпевать, и мало-помалу барабанный ритм завел его, проникнув в руки, ноги, живот и в мозг. Уже не антильская душа пела в нем, а бурлила текущая в жилах африканская кровь. Он вступил в круг танцоров, раскованный настолько, насколько это возможно для захмелевшего психолога, и принялся отплясывать. Эвелина, вернувшаяся вместе с Магги, искала глазами брата.

– Я велела ему ждать около буфета, – сердито сказала она. – И что это вообще за тарарам?

– Это беле! – обрадовалась Магги, которая обожала танцевать.

Обе подошли к толпе зрителей, надеясь найти в ней Спасителя.

– Да вон он… Там! – Магги указала пальцем.

Спаситель танцевал без устали, обнимая партнершу то спереди, то сзади и все быстрее и откровеннее потряхивая бедрами. «Ничего себе серьезный доктор-психолог!» – подумала Магги. А Эвелина сокрушенно «чипнула». За какие грехи достался ей такой неуправляемый братец! Наконец он вышел из круга, еле переводя дух, и у него еще хватило ясности ума, чтобы выслушать Эвелину, разобрать слова «Магги» и «физиотерапевт» и понять, что они относятся к стоящей перед ним молодой женщине.

– Простите, – выговорил он. – Я прилягу.

Шатаясь от усталости, он отыскал тенистое местечко под тентом и рухнул на песок.

– Папа, ты спишь?

Спаситель провел рукой по лбу, в голове еще грохотал барабан. Лазарь, не очень разобравшись, в каком состоянии отец, принялся возбужденно рассказывать о своей новой знакомой, которая осталась на пляже с родными. Ее зовут Элали, ей двенадцать лет, она учится на класс старше его, но главное – слушай! – здесь она на каникулах, а живет в Париже!

– Мы же сможем встречаться, правда, пап?

Спаситель застонал, как умирающий.

– Вам плохо? – осведомился откуда-то сверху приятный голос.

Спаситель приподнялся на локтях.

– Ох… Этот пунш – коварная штука, – смущенно сказал он.

Магги, по подсказке Эвелины, принесла бутылку минеральной воды, и Спаситель, у которого в глотке было сухо, как в расположенной неподалеку каменистой саванне, тут же наполовину ее выпил.

– Пап, можно, я пойду поплаваю с Элали? – спросил Лазарь.

– Можно, юноша, только без глупостей.

– И ты тоже.

Магги чуть не рассмеялась, но наткнулась на колючий взгляд Лазаря и сдержалась. Выждав, пока мальчик отойдет подальше, она жалобно сказала:

– Я почти никого тут не знаю.

– В таком случае, – ответил Спаситель, – если вам не противно общество раскаявшегося пьяницы, давайте познакомимся.

Магги села на песок поодаль от Спасителя и посмотрела на него снизу вверх, грациозно изогнув шею. И тут Спаситель понял, почему Эвелина так настойчиво хотела представить ему эту женщину. Все было так ясно, как если бы на голове у Магги был яркий платок, завязанный на макушке узлом со значением, как прежде делали креольские девушки: «три конца – мое сердце занято», «два конца – мое сердце занято, но можете попытать счастья», «один конец (случай Магги) – мое сердце свободно».

– Что же, меня зовут Магги, сокращенное от Маргариты, – представилась она. – Я выучилась на физиотерапевта и десять лет прожила в метрополии, а потом мне надоели дожди, я вернулась домой, но и тут все непросто.

– Непросто?

Даже за семь тысяч километров от своего рабочего кабинета Спаситель сохранил инстинкт психолога, так что через сорок пять минут мог бы сказать Магги: «С вас сорок пять евро, до свидания, спасибо». Вместо этого, заметно приободрившись, он предложил ей прогуляться по берегу моря, озаренного ярким закатным светом.

– Теперь расскажи про себя, – попросила она.

И, шлепая босыми ногами по пенным волнам прибоя, он рассказал ей про свое детство в «Бакуа», потом, перепрыгнув через много лет, про то, как он с трехлетним Лазарем перебрался в Орлеан. Море искрилось серебристыми чешуйками. Спаситель и Магги шли рядом, сначала руки их просто соприкасались, потом как-то сами собой пальцы переплелись. После недолгого молчания Спаситель медленно и словно нехотя заговорил:

– Ты похожа на эту ночь и на свое имя. Ты магическая. Если бы мое сердце было свободно, я бы сегодня в тебя влюбился. – Он вдруг вспомнил о Самюэле с его «полиаморией» – может, в этом что-то есть? – Я, как и ты, думал: уехать или остаться. – Их руки расплелись. – Мы с Лазарем улетаем в среду.

– Как ее зовут?

– Луиза.

Магги поцеловала Спасителя в щеку:

– Поцелуй Луизу от меня.

Она повернулась, помчалась босиком по песку прочь и исчезла в темноте. Будто метеор пронесся на ночному небу.

В лагере семейства Бельроз Спасителя перехватила Эвелина:

– С тобой хочет говорить Манман Бобуа.

– Со мной? Точно? – удивился Спаситель. Он опасался какой-нибудь новой хитрости сестры. – Она меня не знает.

– Еще как знает! Она тебе подергала писюльку и вылечила. Больше ты не писался в постель, забыл?

– Мне тогда было три года, – вздохнул Спаситель. Этот эпизод Эвелина напоминала ему при каждом удобном случае.

Между тем они подошли к старой колдунье, которая сидела и курила при свете цветных фонариков.

– Вот Спаситель! – крикнула ей Эвелина в самое ухо. А брату сказала: – Наклонись. Она хочет с тобой говорить.

Он нагнулся, и колдунья чуть слышно проскрежетала:

– Под землей радости нет.

То был креольский вариант того, что сам Спаситель написал Фредерике на волшебном листке, который она сожгла: «Любить надо сейчас».

* * *

В Орлеане ночь и дождь. Праздничный понедельник затянулся. Днем Луиза ходила с Алисой и Полем в кино смотреть комедию «Сто миллионов евро». Всем троим не хватало задорного смеха Спасителя. И его самого не хватало все время. Луиза не замечала, сколько места он, всегда спокойный и немногословный, занимает в ее жизни. Но теперь, без него, в каждом дне зияла дыра: она физически, телесно ощущала эту пустоту. Все было бы совсем иначе, если бы она носила его ребенка.