– Дипломом, – совершенно честно ответила я, в доказательство даже продемонстрировала блокнот с пометками.

– Которым? – ласково уточнил Смерть.

– Актуальным, – не сдалась я.

– Какая умница. А чего ночью? Муза посетила?

– Да, типа того, – кивнула я и зевнула, хоть и старалась сдержаться.

– У меня есть полчаса, давай провожу домой.

Я мотнула головой. Домой идти совершенно не хотелось, к тому же я все еще не знала, как быть с мамой и Голодом. Рассказать папе? Не лезть в их отношения по совету Алибека?

– Что случилось? Рассказывай. – Видя, что я ценные сведения выдавать не жажду, Смерть пригрозил: – А то отцу сообщу, где ты!

– А он тогда узнает, что ему мама изменяет! – выпалила я. – Сами будете виноваты.

– В чем? – опешил магистр. – Ты думаешь, что я с твоей мамой?..

– Да нет, – фыркнула я. – Это другой. Я их сегодня застукала.

Некоторое время – минуту, не больше – мы оба молчали. Потом Смерть спросил:

– А ты уверена, что все верно поняла?

– Я ведь не ребенок неразумный, конечно, уверена.

– Дела-а-а, – протянул магистр. – А они тебя видели?

Кивнула.

– И ты ушла из дома?

Снова кивнула.

– И что, вот так ночевать тут будешь?

Дома были деньги на гостиницу, дома был… дом. Знать бы, где упадешь… Если бы я собиралась вдумчиво, я бы захватила что-то для ночевки в мире смертей или смертных. А так… Подруг, у которых можно перекантоваться, у меня не было, разве что Вячеслав – из которого, строго говоря, подруга так себе. Но он куда-то укатил в отпуск. Макс был в Эркаторе, чтобы перенестись туда, нужна коса, которую я тоже оставила дома.

Какая-то я странная смерть. Без косы, без мозгов. Нелепая – и впрямь подошел старый анекдот.

– Вот придумаю, – наконец ответила я, – что делать, и сразу пойду домой.

– А если до завтра не придумаешь? Пошли.

Смерть поднялся.

– Куда?

– Пошли, сказал! Что ты как маленькая? Кусать не буду, обещаю, только пожую немного. Родителям не сдам, но если прибегут в панике – скажу, что у меня осталась. К утру придумаем, что делать.

Но я все еще колебалась. Идти ночевать к преподавателю, пусть и давнему папиному другу, это как-то… странно все же.

Видя, что мы с совестью никак не договоримся, Смерть почти за шкирку поднял меня из-за стола и потащил к выходу.

– Вы журналы заказали! – пискнула я в последней отчаянной попытке образумить его.

– Завтра почитаю, – последовал ответ, и на этом тему закрыли.

У Смерти я была лишь раз, когда всучила ему котенка. Внутрь не заходила, интерьер дома не видела. Сейчас, сидя в глубоком кресле-качалке, с пресловутым котенком на коленях, я могла рассмотреть огромную гостиную.

Все дома, в которых жили всадники, были спроектированы одинаково. Коридор, холл, большая гостиная, из которой можно попасть в остальные комнаты. Напротив гостиной двери в еще одно огромное помещение, которое мы использовали как папину мастерскую – в свободное время Мор увлекался моделированием смертной техники. Смерть эту комнату использовал как библиотеку-гостиную, с книжными шкафами, бронзовыми массивными светильниками, настоящим камином, шкурой на полу и двумя креслами-качалками. Было так хорошо покачиваться, слушая треск поленьев, что я задремала за десять минут ожидания.

Вернулся Смерть, с двумя чашками ароматного глинтвейна. Совсем не крепкого, просто вкусного, пахнущего корицей, цитрусами и вином. Я взялась за коричную палочку и помешала напиток, наслаждаясь теплом первого глотка.

– Скажу крамольную вещь, Джульетта. Иногда люди расходятся. Не потому, что плохие, а потому, что перестали быть друг другу нужными.

– Расходятся, – согласилась я. – Но не изменяют друг другу в надежде, что все останется в тайне.

– Ты права. Может, у Стефани и были причины так поступать, но некрасиво и глупо, согласен. Однако что сделано, того не воротишь. Чего хочешь ты?

– Не знаю. Хочу жить без скандалов, и чтобы никто вокруг не ссорился.

– То есть требовать у родителей жить вместе ты не станешь?

Я горько усмехнулась, делая новый глоток.

– Нет, я же не изверг. Не хотят – пусть разводятся. Но без закулисных интриг! И без вранья. Они бы хоть номер снимали!

– Тихо, – усмехнулся магистр. – Не воюй. Тогда поговори с мамой. Не спеши выводить всех на чистую воду, просто поговори с ней и скажи, чтобы сама во всем призналась Морису. Если расскажешь ему сразу, поссоришься со Стефани. Не расскажешь – обидится, если узнает. А он узнает, такое сложно долго скрывать.

– А если мама откажется с ним разговаривать? – высказала я опасение.

Смерть улыбнулся.

– Не откажется. Она не враг своим детям. Ты поговори, и если что, приходи ко мне. Поговорю уже я – не отвертится.

– Спасибо, – искренне и с облегчением сказала я.

Совет Смерти выглядел разумнее, чем Алибека. Так, по крайней мере, я не буду чувствовать себя предательницей. И, возможно, сохраню семью. Пусть она разделится на два лагеря… но это лучше, чем жить в ссоре.

На этой оптимистичной ноте мне в голову пришла очередная гениальная идея.

– Тогда я пойду домой! – храбро объявила я и поднялась.

Глинтвейн был тем еще засранцем. Притворялся чайком, согревал, дарил волшебные ароматы Нового года, а сам коварно меня того. Пьянил. Я пошатнулась и под усталое «Ну куда ты в такое время пойдешь?» чуть не упала. В последний момент Смерть схватил меня за руку и дернул на себя. Мы вместе – я, Смерть и кресло – опасно качнулись назад. На секунду – долгую секунду, когда я ощущала на губах горячее дыхание – кресло замерло. Но не перевернулось, а принялось медленно покачиваться, выдерживая теперь уже двоих.

Смерть не отрывал взгляда от моего лица. И мы оба знали, что вот-вот произойдет. То, чему помешал как-то отец в кабинете и бабушка у наших ворот. Отчасти я была готова, закрыла глаза в предвкушении касания и никак не ожидала, что поцелуй выйдет таким… захватывающим дух. Внутри все сжалось, сердце стучало где-то у горла, и Смерть горячими пальцами провел по моей ключице.

Внезапно, как реклама средства от геморроя, вспомнился Макс, и я вздрогнула. Очарование момента пропало, Смерть едва слышно разочарованно вздохнул.

– Иди спать, соседняя дверь открыта, увидишь спальню. Там есть полотенца, но постарайся не убиться в ванной – мне будет очень неловко тебя вызволять.

Он сделал вид, будто ничего и не было, выпустив меня из объятий и щелкнув напоследок по носу, как всегда делал, уходя от папы. Я, помню, очень бесилась, считая, что этим жестом он подчеркивает, какой я ребенок. Сейчас у жеста был другой смысл, от которого защемило в груди.