эта дурацкая скоро, затеяли они гулянку грандиозную, вот она и дерганая вся.

Эх, боюсь ты, братишка, в упор не видишь кое-чего. Но кто я такая, чтобы умничать? Первый день тебя знаю, а она так с тобой прилично уже. Всяких истеричек и стервозин тоже кто-то любит, да и к тому же мало бы кто тут не психанул или не заподозрил в черт-те чем. Появиться не успела, и вот такие заявления о покупке недвижимости. Я на месте Ани тоже бы офигела, пожалуй.

— Иди, Коль, мирись скорее. И эти разговоры про квартиру брось.

— Мне тут решать.

— Коля!

— Цыц! Погоди, такси вызову, Кать. И все нормально у нас с Анькой будет. Первый раз, что ли.

По лестнице в доме Андрея я неслась вприпрыжку, лифта не дождалась. Влетела в прихожую и сразу скисла. Внутри тишина. Боева нет. Ну и где тебя носит, саблезубый котяра, в такое время?

Глава 58

— Ревнуй тогда не взаправду, — приподнявшись, посмотрел я в прозрачные глазищи. Эх, Андрюха, утоп ты в них, безвозвратно утоп. И все еще идешь камнем на глубину, аж дух захватывает.

— Притворяться?

— Не-не-не, такого нам не надо. Ты мне всегда все как на духу, Катюх. Все в лоб лупи, даже если психану я. Поорем и разберемся во всем, хорошо? Не бегай только никуда.

— А ты, Андрей? Ты тоже ничего скрывать от меня не будешь больше? — Сладость моя обхватила уже немного заросшие щеки, и я с наслаждением покрутил головой, потираясь о ее ладошки.

Ну, бля, не ровняй ты член с пальцем, девочка! Не бывает в этой жизни для женщин и мужчин равных исходных. Если мужик все выкладывает, ничего не утаивает, то, считай, не жалеет, как по мне. Вы хрупкие, нервные, на кой вам знать о каждом геморе в жизни и о том, как от него твой мужик избавился.

— Мм-м… угу! — сунул я лапы под ее пижамку, и Катька взбрыкнула, взвизгнув.

— Холодно, дурак такой!

Тащусь от нее в этой пушистой фигне. Она в ней такая съедобная и домашняя. Принадлежащая именно этому дому. Моему.

— Дурак… мм-м… совсем дурак, — согласился я, сползая ниже, задрал тряпку и принялся тереться довольной мордой и выцеловывать ее вздрагивающий уже от смеха и холода живот.

— Ты хоть дубленку сними, Андрей! — прохихикала моя карамель, ерзая под мной.

— Сначала важное, а потом все остальное, — пробубнил в ее кожу, вдыхая жадно и глубоко.

Девочка, вот как так вышло, что моя берлога без тебя уже мне как не родная? Без тебя хоть не приходи теперь сюда.

Катька сама взялась спихивать с меня дубленку, пока я продолжил тянуть вниз ее штаны, добираясь до лобка.

— Ты меня, может, сначала в другие губы поцелуешь? — конфета моя хоть и смеялась, но уже с придыханием. Завелась, как и я с полпинка.

— Везде поцелую, — ответил, чмокнув над самым клитором, и сполз.

Потянул за штанины, вытряхивая Катьку из мягкой тряпки. Задрал ткань, обнажая сиськи. Бля, я обожаю эти сиськи! Они самые охуительно-великолепные сиськи в мире. Прости, Роксана, но твои теперь не котируются. В смысле они у тебя супер, но между супер и «охуительно-великолепно-сука-сердце-останавливается» — бездна.

— Ноги не своди! — рыкнул на Катьку, вставая и принимаясь торопливо раздеваться сам. — Ты уже промокла, карамелька моя?

— Боев! — И так порозовевшие щеки Катьки вспыхнули, и она непроизвольно сдвинула колени, но тут же исправилась под моим строгим взглядом.

У меня аж зубы мигом свело и яйца скрутило от картинки. Катька-Катька, соски торчком, задурила ты мне голову, одурманила, пристрастила к себе.

— Промокла? Потрогай себя, Катюша. — Я притормозил, обнажившись по пояс, и молнию расстегивал уже не торопясь, собираясь раздразнить нас обоих как следует. Чтобы кое-кто длинноногий и шибко умный и не думал больше на этих самых ногах от меня сбегать. Даже на время. — Ну же, детка, ты же уже знаешь как. Потрогай себя и покажи мне, как течешь для меня.

Гулко сглотнув, Катька неуверенно, будто крадучись, скользнула по своему животу тонкими пальчиками. Поймала мой уже пьяный взгляд и потомила до тех пор, пока не стал гулко сглатывать. Опустила глаза на мои так и застывшие на ширинке руки и приподняла бровь.

— Ну же, Боев, — прошептала она, легонько поглаживая свои пухленькие нижние губки, но не проникая между ними.

Как же меня штырит от этих ее стремительных метаморфоз: из стыдливой скромницы одним махом в жадную, требовательную сластолюбицу.

— Понял, не дурак, — фыркнул я, и, столкнув джинсы с задницы вместе с трусами, продемонстрировал ей свой мигом упруго выскочивший полюбоваться вместе со мной на красоту неземную агрегат.

Катерина закусила нижнюю губу и принялась потихоньку ласкать себя, приоткрывая для меня вид на сочное, розовое, вкусное сокровенное и поощряя меня к тому же быстро теряющим сосредоточение взглядом из под отяжелевших век. Дыхание ее тут же стало рваться, моя девочка вздрагивала, наращивая темп, то чуть сближая колени, то открываясь мне до предела и чуть вскидывая попку, прогибая поясницу.

Долго ублажать ее зрелищем, как я дрочу для нее, не вышло. Водопадом пламени хлынуло по позвоночнику вниз, сведя в паху и бедра судорогой-предвестником такого вероятного с моей карамелькой спонтанного оргазма. Не-не, непорядок это, тормозить надо, Андрюха.

Бухнулся коленями на край постели, обхватил тонкое запястье одаривающей меня охренительным представлением руки. Под нуждающийся всхлип втянул в рот пальцы, опускаясь одновременно на с готовностью принявшую меня в объятия Катьку.

— Попробуй со мной, какая ты, — пробормотал, лизнув в щелку между пальцами губы моей девочки. — Давай, узнаешь, на что я подсел.

— Ничего так, — сквозь бурное дыхание хохотнула Катерина. — Но ты вкуснее. Хочешь как-нибудь тоже поделюсь?

Глава 59

— Ишь ты умная! — проворчал я, толкнувшись в нее. Сука-сука-сука, ну сколько раз уже было, а все равно кайф такой, что сносит разом. От собственных ощущений сносит, от тягучего приветственного сжатия Катькиных внутренних мышц, оборачивающих, облизывающих член, чем посылают импульс чистого наслаждения по всем нервам, и особенно от это ее едва слышного «о-о-ох» на вдохе, как только она впускает меня в себя. — Чем болтать, лучше покричи для дяди.

Приподнялся на локтях, втягивая мою девочку в долгий поцелуй, двигаясь в ней медленно. Доводя обоих до откровенного горения. Давай, малыш, покажи мне, когда тебе станет уже невмоготу от медлительности, сорвись, стань моей яростной маленькой тигрицей.

Катька взбрыкивала, подмахивая мне, стонала в мой тиранящий глубокими поцелуями рот, упиралась пятками в ягодицы и все ощутимей вгоняла ноготки в спину.