— Кажется, фея, я должен продемонстрировать свое раскаяние.

Он бережно перенес ее на кровать и, прежде чем сесть рядом, аккуратно поднял уголок простыни.

Под его нежными, умелыми ласками Женевьева почувствовала, что оживает, что в созданный ею замкнутый, безопасный мир стали проникать человеческие ощущения, и она запаниковала. Эти восхитительные ощущения принадлежали иному миру, тому, в котором, кроме них, существовали ее унижение и душевное опустошение. Женевьева интуитивно поняла это и воспротивилась тому, что уже однажды случилось. Она будто окаменела, и сознание ее восстало. Так она и лежала, не отвечая на его ласки, пока Доминик не сдался. Поджав губы, мрачно глядя перед собой, он вышел из каюты, громко хлопнув дверью, а Женевьева, даже не потрудившись снова надеть рубашку, лишь натянула на себя простыню и привычно свернулась клубочком.

— Корабль по правому борту! — тревожно крикнул наблюдатель на топ-мачте как раз в тот момент, когда хозяин поднялся на палубу.

Доминик схватил подзорную трубу и стал вглядываться в сгущающиеся сумерки. Наблюдатель сообщил, что корабль сменил курс и направляется к ним, а спустя некоторое время радостно закричал:

— Это же «Алюэтта», месье!

"Одна? — удивленно подумал Доминик — или с военным флотом Его Величества в кильватере?» Он стоял неподвижно в тревожном ожидании, готовый ко всему, как только ситуация прояснится.

— Они сигнализируют, месье. Говорят… говорят, что все в порядке.

— В порядке! А где же в таком случае ее черти носили? — воскликнул Доминик, и его вопрос слово в слово был передан на «Алюэтту».

Оттуда сигнализировали в ответ: «Капитан Маршан просит разрешения взойти на борт, месье». Доминик помрачнел. Он едва ли мог принять капитана «Алюэтты» у себя в каюте, где Женевьева изображала из себя умирающую принцессу.

— Сообщи, что я сам направляюсь на борт «Алюэтты», и передай приказ капитанам всех остальных кораблей присоединиться к нам через полчаса.

С борта «Танцовщицы» был спущен шлюп. Словно по мановению волшебной палочки, из ничего материализовался Сайлас, готовый сопровождать своего капитана, но услышал:

— Мне нужно, чтобы ты остался здесь, Сайлас, и не сводил глаз с каюты.

Взгляд слуги стал тяжелым, и он рискованно пробормотал:

— Продолжать исполнять обязанности няньки, месье? Доминик сумел сдержать себя и нехотя улыбнулся:

— Уже недолго осталось. Утром я что-нибудь решу, вот только разберусь с «Алюэттой».

Склянки пробили три, когда Доминик вернулся на «Танцовщицу», задумчивый, но не расстроенный. В кромешной ночной тьме «Алюэтта» напоролась на сторожевые корабли британцев. Маршан, хитрый и смышленый, как все капитаны, служившие под началом Доминика, вильнул хвостом и увел погоню за собой через весь залив подальше от пиратского флота. А потом, оторвавшись от преследователей, вернулся к своим. Зато теперь Доминику было точно известно, где находится британский флот. Конечно, зная, что по крайней мере один корабль прорвался через блокаду, британцы будут настороже.

Но станут ли они активно искать его? Неизвестно, это покажет лишь время. А пока нужно что-то придумать с Женевьевой, которая ведет себя так, словно на нее навели смертельное вудуистское проклятие.

Доминик безмятежно проспал до рассвета в гамаке, подвешенном к распоркам мачты, а затем вызвал к себе на мостик боцмана: у него созрел план.

— Приготовьте палубную помпу, — приказал Доминик. — И пусть все спустятся на нижнюю палубу и не поднимаются до тех пор, пока я не велю. Ясно?

— Да, месье. — Боцман не мог скрыть удивления, но преданность хозяину была важнее любых капризов несносного юнги, и потому не собирался задавать вопросов по поводу необычного приказа.

— Рулевой! — Доминик поднял взгляд на раздутые утренним бризом главные паруса. — Корабль при таком ветре будет сам идти по курсу какое-то время. Отправляйся вниз вместе со всеми.

Всего через несколько минут Доминик остался один на палубе опустевшего корабля, казавшегося теперь кораблем-призраком. Он спустился в каюту, где все было так же, как прошлым вечером. Подойдя к кровати, Доминик посмотрел на свернувшийся под простыней калачик: Женевьева делала вид, что спит, но ее темно-золотистые ресницы предательски задрожали.

— Женевьева, — обратился Доминик, демонстрируя нечеловеческое терпение. — Ты собираешься сегодня встать, одеться и позавтракать? — Ответа не последовало, но ресницы снова задрожали. — В таком случае ты не оставляешь мне выбора. Я обязан сделать это, чтобы вызвать у тебя аппетит. — Делакруа откинул простыню и поднял пленницу: она казалась бестелесной.

Женевьева слышала его голос, даже понимала слова, но она так глубоко ушла в себя, что, казалось, никакая сила не сможет ее оттуда вырвать. Ей было безразлично, зачем капер несет ее из каюты, поэтому она тихо лежала у него на руках, по-прежнему свернувшись калачиком. Но на палубе горячие солнечные лучи коснулись ее кожи, проникли под закрытые веки, и она вдруг остро почувствовала свою наготу. Значит, повсюду стоят матросы, глазея на «кулек» в руках хозяина. «Все равно большего унижения, чем то, через которое я уже прошла, не бывает, — напомнила она себе. — Во всяком случае, пока я остаюсь в своем внутреннем мирке, и тело мое существует отдельно от меня. И взгляд Доминика больше не оскорбит меня, хотя лучше бы избежать встречи с ним».

Доминик опустил ее на палубу, и Женевьева свернулась клубочком на нагретых солнцем досках, обнаженной кожей ощутив их шероховатость. Постепенно до нее стало доходить, что вокруг стоит мертвая тишина, нарушаемая лишь скрипом, хлопаньем парусов и редкими вскриками чаек. Мерное покачивание корабля успокоило: теперь Женевьева была уверена, что вокруг нет ни души. Кроме нее, Доминика, моря и солнца, не было никого и ничего. Она открыла глаза и увидела прямо перед собой доски палубы, такие же белые, какими они были, когда она скребла и мыла их. «Кто теперь делает эту работу?» — отвлеченно подумала Женевьева.

И тут на нее неожиданно полилась вода. Качая помпу, Доминик направлял струю из шланга на скорчившуюся на полу фигурку. Глубинные воды залива были хоть и не ледяными, но довольно прохладными. Женевьева завизжала и, вырванная из своего теплого, равнодушного полусна, вдруг снова оказалась в реальном мире.

Первым побуждением было еще плотнее свернуться в клубок, чтобы спрятаться от беспощадной струи, но, как Женевьева ни пыталась, от воды не было спасения. Наконец ей пришлось все-таки вскочить на ноги. Она пыталась убежать от мощной водяной струи, но та безжалостно преследовала ее повсюду.

— Будь ты проклят! Черт! Черт! — кричала она во всю мощь своих легких, а Доминик смеялся: эти вопли свидетельствовали о выздоровлении его Женевьевы.

— Ну как, к тебе еще не вернулся аппетит, Женевьева? — спросил он, уменьшая мощь струи, однако продолжая поливать спину Женевьевы.

— Да, черт бы тебя побрал!