лично и комитет способны наконец привести в порядок зарвавшегося военачальника (и далее моя должность, звание и фамилия), которому никакие законы и тем более приказы не писаны. И далее по полочкам раскладываются мои нарушения в области строительства. Сразу бросилось в глаза, что автор до тонкостей знает наши проблемы в этой области. Мысленно стал быстро перебирать всех, кто окружал заместителя командующего войсками по строительству генерала Дятковского. Я еще раз прочитал этот пасквиль, хотел было сделать себе пометки, но потом отказался от этой затеи – зачем унижаться? Замечания анонима сводились в основном к следующему. К строителям предъявляются необоснованные требования в проведении форсированного строительства, что чревато нарушением мер безопасности, а следовательно, возможными травмами и даже человеческими жертвами, а также плохим качеством работ. Строительство ведется без всей необходимой отработанной технической документации (и даже сметы), а по рабочим чертежам, что является грубейшим нарушением существующих положений. Кроме бюджетных средств, утвержденных министром обороны, привлекаются еще какие-то дополнительные, происхождение которых вызывает тревогу относительно их законности. Ряд строящихся объектов, например гостиницы в учебных центрах и т. д., – это прихоть командующего, их необходимость совершенно не обоснована и не вызвана жизнью. Допускается применение дорогостоящих отделочных материалов (керамзитовая штукатурка зданий, деревянные панели в казармах и т. д.), на что уже указывал заместитель министра обороны по строительству. Командующий и лично в отношении своего быта проявляет нескромность – с заездом в свой служебный дом приказал переоборудовать весь двор (участок). Прочитав все это, я почувствовал омерзение, мне неприятно было даже дотрагиваться до этих листков, о чем я и сказал Соловьеву. Затем добавил: – Я не намерен все это комментировать, но последнее, то есть переоборудование двора дома командующего, действительно имело место. Дело в том, что особняк стоит в центральной части города, и все знают, кто в этом доме проживает. Изгородь же, выходящая на улицу, представляет собой совершенно прозрачную ажурную решетку, через которую как на ладони видно все, что делается во дворе. А во дворе до меня были курятники и крольчатники, что, конечно, не украшало жильцов дома. Поэтому я приказал их снести, разбить клумбы с цветами, а внизу двора устроить волейбольную площадку. Вот и все «переоборудование». Что же касается всего остального, то это просто чушь.

– Вот вы и напишите об этом кратко, буквально на одном листке, – посоветовал Соловьев.

– Но ведь вы же сами сказали, что никакого разбирательства не будет. Зачем же предлагаете дать письменные показания?

– Да никакие это не показания! Просто ваше принципиальное к этому отношение.

Препираться с «высоким проверяющим», тем более по таким мерзопакостным вопросам, сопровождающимся его тошнотворной манерой заглядывать в глаза, мне было крайне неприятно. Я сел, кратко набросал пояснение и, не перечитывая, отдал Соловьеву. Тот не просто взял, а мигом выхватил листок из моих рук. Впечатление было такое, что он боялся вообще ничего не получить, что в последний момент я передумаю и, написав, не отдам.

Соловьев сразу стал раскланиваться, сгребая при этом все свои бумаги в портфель. У двери он сунул мне потную, липкую, вялую ладонь, и мы наконец расстались.

– Личность подленькая, – прокомментировал мой рассказ первый секретарь Львовского обкома КПСС Виктор Федорович Добрик, – но я не думаю, что он сделает какую-нибудь пакость, располагая тем, что имеет. И потом, даже самый отпетый подлец хоть малую толику совести, наверное, все-таки имеет! Думаю, что будет все нормально.

Я успокоился, затем пообщался с членами Военного совета округа, и мы решили все-таки обсудить это на заседании совета. Ограничились протокольной записью, что в связи с работой в округе представителя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Военный совет подтверждает, что нарушений в области выполнения плана строительства в округе нет. В то же время отмечает необходимость ускорения строительных работ. На этом, казалось бы, все и должно было закончиться.

Сам факт приезда «московского гостя» стал уже забываться. Однако месяца через полтора «бомба» взрывается. Звонит телефон правительственной связи «ВЧ». Поднимаю трубку, представляюсь и слышу в ответ голос того визитера:

– Здравствуйте, Валентин Иванович. Это Соловьев из Комитета партийного контроля.

– Слушаю вас, – насторожился я.

– Вы получили извещение о том, что вызываетесь на заседание комитета?

– Какое извещение? Какое заседание? Вы же говорили, что ваш приезд носил лишь формальный контрольный характер и что на этом все будет закончено?!

– Но комитет посчитал, что все это очень серьезно и ваше дело будут разбирать.

– О чем вы говорите? Какое «дело»? Ведь никто со мной по этим вопросам даже не беседовал!

– Как же, как же? А я? Вы ведь даже дали письменные показания! И сейчас стоит вопрос вообще о вашем пребывании в партии. Ваши действия расценены как антигосударственная практика.

Я повесил трубку. В висках пульсировала кровь, сердце стучало, горло схватили спазмы. Внутри все разрывалось от возмущения, боли и негодования. «Какой гад, какой гад! Какой гнусный гад! И еще работает в таком органе! Как можно так лгать человеку, который открыто доверился ему, совершенно ничего не утаивая? Что же это за коммунисты?» – эти тяжелые мысли меня буквально давили.

Опять звонит телефон «ВЧ». Слышу голос Соловьева: – Что-то произошло на линии.

– Нет, это я положил трубку. Нам не о чем говорить.

– Вы поймите, дело очень серьезное. Через три дня вас будут обсуждать на заседании комитета…

Я вновь положил трубку. Переключил все аппараты на приемную и по селектору предупредил адъютанта, что говорить по телефону не могу. Снял галстук – сдавливало горло. Стал ходить по кабинету, чтобы успокоиться. «Как же так – я в разгар войны вступаю в партию, отдаю всего себя служению Отечеству, а мне через тридцать лет после войны говорят, что мне не место в партии?!» Зашел Аболенс: – Товарищ командующий, что случилось?

– Виктор Яковлевич, позвони Фомичеву, чтобы зашел, а я пойду умоюсь.

Пошел в туалетную комнату, снял рубашку, майку, подставил голову под холодную струю и долго гасил напряжение. Потом, приведя себя в порядок, вышел в кабинет. Присели втроем к столу. Я начал:

– Так вот, уважаемый член Военного совета, начальник Политуправления, после визита Соловьева командующего войсками Прикарпатского военного округа вызывают на заседание Комитета партийного контроля на предмет исключения его из партии в связи с антигосударственной практикой в строительстве объектов округа. Фомичев так и подскочил: – Да не может этого быть!

– Ну, до чего вы наивный человек, – сказал я, – вы и меня этим дезориентировали, и сами никаких упреждающих мер не предприняли. А я десять минут назад получил официальное предупреждение о прибытии к Пельше.

– Надо что-то делать… – вздохнул Фомичев.

– Надо было делать раньше, а